Пламя над тундрой

Клещин не мог скрыть удовольствия, вызванного доверием Мандрикова, и уже окончательно придя к убеждению, что его гости приехали отнюдь не в поисках куска хлеба, отодвинул от себя кружку с ромом и, немного помолчав, ответил:

— Могу… На радиостанции есть моторист Игнат Фесенко, молодой, горячий парень, но я с ним не очень близок, а вот на копях Бучек Василий, мой дружок Булат, Гринчук. Вместе с ними уголек рубал…

Клещин подробно рассказал о своих товарищах, о положении на копях. Рассказ обрадовал приехавших. Они, довольные, часто переглядывались: как хорошо, что на копях есть группа революционно настроенных шахтеров. Михаил Сергеевич попросил Клещине:

— С Бучеком познакомите меня?

— Почему тебя? — возразил Берзин. — Иван воевал вместе со мной. Вот пусть он обо мне Бучеку и расскажет, а я с ним поговорю.

Михаил Сергеевич вспыхнул, но сдержался. Берзин прав.

— Так логичнее, — сказал он. — Я согласен.

Красный язычок пламени в лампе дрогнул, потянулась густая струя копоти. В лампе кончался керосин. Уже было далеко за полночь, когда товарищи уснули, расположившись прямо на полу. Не спал лишь Клещин, взволнованный встречей с Берзиным, воспоминаниями о прошлом, мечтами о будущем. Он нетерпеливо ворочался с боку на бок на скрипучем топчане и думал, думал… Не спала и жена. Она вздыхала. Приезд гостей встревожил ее. Забылся Клещин только под утро.

Приезд группы Мандрикова и встреча с Клещиным была на берегу замечена Фесенко. По тому, как Иван разговаривал с Берзиным, по жестам (Игнат не слышал ни одного слова) он понял, что Клещин встретил знакомых: «Кто это может быть?», — подумал моторист и обратил на это внимание Титова. Они проводили взглядом удалявшихся к домику Клещина людей.

— Может быть, просто взял на постой, — высказал предположение Титов. Фесенко пожал плечами:

— Может быть, — но какое-то чутье подсказывало ему, что гости Клещина не случайные.

Узнав, что «Томск» ночью разгружаться не будет, люди медленно расходились. Оттыргин неохотно побрел к своей холодной яранге, в которой после «ухода» матери было как-то особенно одиноко и тоскливо.

Оттыргина остановил Куркутский:

— Заходи, чайку попьем. Давно я тебя не видел.

Юноша с радостью принял предложение. Он любил бывать у учителя. Тот как-то предложил ему учиться. Оттыргин с охотой согласился, но после первых уроков из-за болезни матери и частых разъездов оставил учебу. Сейчас он был свободен. Куркутский, наливая ему большую кружку крепкого чая, спросил:

— Не забыл русские буквы, которые я тебе показывал?

— А-а, бе-е, ве-е, ге-е, — протяжно произнес Оттыргин и засмеялся, довольный своей памятью, похвалился. — Я их и нарисовать могу.

Михаил Петрович дал ему бумагу и карандаш. Оттыргин, неумело держа карандаш, с трудом стал выводить буквы. Но они не получались, и Оттыргин огорчился. Куркутский указал ему на кружку:

— Пей чай. Остынет. Потом снова будешь рисовать.

— Буду. — Оттыргину очень нравилось учиться, и он был рад, что ему можно подольше побыть у учителя.

2

— Та-ак, так-так, — не скрывая своего удовлетворения, проговорил Бирич и расхохотался. Он рывком поднялся из кресла и, слегка шаркая расшитыми меховыми туфлями, подошел к столу, взял бланк телеграммы, которую принес Учватов, и еще раз прочитал вслух:

«Товары продовольствие текущем году Анадырский уезд доставлены не будут тчк Обходитесь местными резервами шире предоставьте возможности торговли иностранным коммерсантам тчк Генерал Розанов».

Старый Бирич покачал головой, словно кого-то в чем-то обвинял, но тут же усмехнулся:

— Ничего не скажешь…

Он прикрыл глаза, о чем-то задумался. Молчал и Учватов, не решаясь нарушить мысли коммерсанта. Начальник радиостанции догадывался, о чем думает Бирич. Жители Ново-Мариинска ожидали, что на следующий день после прихода «Томска» начнется выгрузка продуктов и товаров, как это обычно бывало из года в год. Ведь «Томск» был в эту навигацию последним пароходом из Владивостока. Но этого не случилось. Напрасно новомариинцы снова собрались на берегу и с нетерпением ждали начала выгрузки. «Томск» на глазах изумленных и ничего не понимающих людей выбрал якорь и, дав прощальный гудок, ушел из лимана.

Кое-кто бросился в управление, но оно было закрыто. Громов, как и другие представители новой власти, все еще находился в гостях у коммерсантов и после бурной ночи почивал. Только на третьи сутки раскрылись двери управления, но на тревожные вопросы жителей, будет ли еще пароход с товарами, Громов не мог ничего ответить и, помедлив неделю, послал запрос наместнику колчаковского правительства во Владивостоке. И вот его ответ. Местные купцы, постаравшиеся заблаговременно сделать запасы из государственных складов, и американцы, привезшие беспошлинные товары, становились полными хозяевами положения.