Пламя незабываемой встречи

Я помню, когда мне было семь, приехала Эми Мэдисон. Она снималась в исторической драме и была так красива, так элегантна в своих костюмах, что я не могла удержаться, хотя мои родители и говорили мне об этом. Я прокрадывалась туда, где стояли трейлеры, и пряталась, чтобы взглянуть на нее мельком, но она, казалось, всегда знала, что я рядом, потому что внезапно поворачивалась и лучезарно улыбалась мне. Однажды она подозвала меня к себе, пригласила выпить с ней чаю в ее трейлере. Я волновалась, но она была такой… очаровательной, знаешь ли. Она просто сидела там в своем халате и вязала, что еще больше смешило меня. Она была совершенно великолепна.

— Уверен, она тоже считала тебя очаровательной.

— Я сомневаюсь в этом. Если я правильно помню, в то время у меня выпали два передних зуба. Наверное, поэтому она всегда надо мной посмеивалась.

— Твое детство было великолепным. Это — счастье.

У Дульси сжалось сердце. Ей там нравилось, всегда. И всегда будет нравиться. И она могла бы вернуться и устроить свою студию в одной из пристроек… Это было то, чего хотели ее родители, что они предлагали ей, но после Томми это казалось слишком трудным. Она была недостойной. И их доброта только усилила ее стыд, а тяжесть вины стала еще тяжелее.

Легче держаться подальше. Ей нужна была передышка, время поразмыслить, стать самой собой. Но кем она была на самом деле? Дульси Браун из Девона была ею только наполовину. Другая половина принадлежала Фендлшему. Воссоединение двух сторон было тем, что она откладывала.

— Ты ничего не сказала о братьях и сестрах…

— Просто у меня их нет. Когда моя мать родила меня, врачи сказали, что она больше не сможет иметь детей. Вот так вот…

— О-о… — В его взгляде была теплота и сочувствие. — Я имею в виду, что Фендлшем звучит как очень большое место для одной маленькой девочки.

— Это правда, но, знаешь, это тоже была привилегия. Когда думаешь, что так много детей растут ни с чем, без пространства внутри, без пространства снаружи. У меня было много и того и другого, и у меня была школа. Друзья. А Джорджи и Тилли часто приезжали на выходные. Мы действительно проводили много времени вместе, когда были детьми.

Рафаэль пожал плечами:

— Значит, на самом деле вы с Джорджи близки?

— Думаю, да… — Дульси почувствовала, что в глазах стоят слезы. — Джорджи всегда была боссом; всегда выбирала игру, в которую мы играли. Все ее игры обычно включали переодевание. Она любила наряжаться. И все еще любит! Я еще не видела ее свадебное платье, но знаю, что оно будет эффектным!

— А что насчет тебя? — улыбнулся Раф. — Тебе нравилось переодеваться?

— Ну да… — До Чарли и всех этих насмешек. Она тряхнула головой, выбрасывая все мысли о Чарли из головы. — Вообще-то у нас был довольно обширный гардероб. Лучшие платья Джорджи появились на свет во время ее занятий бальными танцами.

— Бальными танцами?

Он выглядел очень удивленным.

— Да, на телевидении уже много лет идет шоу о бальных танцах. Оно очень популярно в Великобритании. Профессиональные танцоры в паре со знаменитостями. Каждую неделю одна пара выбывает…

— Ясно.

— В девять лет Джорджи была одержима этой передачей, вероятно, из-за платьев. Она разучила разные вальсы и квикстеп и научила нас с Тилли исполнять их, но Тилли была слишком маленького роста, чтобы танцевать с ней, так что осталась я. Мы репетировали и репетировали, а потом устроили шоу для родителей. Тилли была ведущей, а мы с Джорджи — танцующей парой. Она всегда танцевала только женскую партию.

— А ты, значит, мужскую?

— Да, — Дульси прыснула от смеха, — я была идеальным партнером — галантным и мужественным. Тогда у меня была короткая стрижка, и, к счастью, к тому времени у меня снова выросли зубы. Джорджи где-то раздобыла краски для лица, пририсовала мне бороду и усы. — Она скользнула взглядом по его лицу и снова захихикала. — Пожалуй, я была немного похожа на тебя.

— Галантный и мужественный… Я запомню это. — Рафаэль засмеялся. — Так тебе нравились танцы?

— Да!.. — Двигаться в такт музыке, кружиться. Джорджи с серьезным лицом отсчитывает такты. — Это было очень весело, и, знаешь, у нас это неплохо получалось. Единственное, что мне бы хотелось, — иногда быть той, кто танцует в платье…

Раф почувствовал волнение. Он мог бы дать ей шанс потанцевать, по-настоящему в бальном платье. На днях состоится благотворительный бал, он мог бы пойти вместе с Дульси. Но в таком случае повышался риск быть «разоблаченным», кто-нибудь мог обратиться к нему «ваше высочество» в ее присутствии.

С другой стороны, кто бы мог это сделать? За ужином они сидели бы с его ближайшим окружением, коллегами и единомышленниками, которые знают его много лет. Им в голову не придет намекать на его изменившееся положение или называть его как-то иначе, кроме как Раф. Что же касается других гостей… Вероятно, его не станут беспокоить, потому что он в трауре. Происшествие в Монте-Неро делало его неприступным.

Если бы только это могло избавить его от необходимости произносить речь о передаче власти Арло перед двумя сотнями человек. Но он вытерпит это ради Дульси!