Но она знала, что это — что бы то ни было — может убить ее. Может убить их обоих, если Хесотзан не остановится и не уберет с ее шеи руки.
— Просто овладей мной! — выговорила Шербера сквозь череду спазмов, прошивающих насквозь пережатое горло. — Овладей!
— Заткнись!
Он ударил ее снова и снова, и снова — скрежет, скрип, хруст, брызги — а потом навалился сверху, рыча, вонзая зубы в ее шею прямо над тем местом, где давным-давно оставила свою метку змея Номариама...
Ядовитая зеленая дымка вырвалась из раскрытого в крике рта Шерберы и обожгла ее губы, густая пена с плеском и шепотом поднялась из ее горла, ее ударило о землю, и крик этот был последним, что она услышала перед тем, как боль поглотила ее целиком.
Кажется, она кричала. Громко.
Кажется, она видела сквозь застившую мир пелену, как корчится, зажимая руками стремительно чернеющее, опухающее, текущее прозрачным гноем лицо, Хесотзан.
Кажется, она почувствовала запах горелой плоти и кожи, когда судорога загнала ее в огонь, кажется, она взбила его ногами, разметала по палатке —
Клубок змей — или одна огромная змея, изогнувшаяся в последнее мгновение перед смертоносным ударом.
Запах страха — зловоние, человеческое зловоние, ударившее ей в лицо с новым порывом ветра, и дикий
— Добейте его! — Голос Тэррика, четкий, разрезающий напополам боль, которой она была окружена, и лицо Олдина, склонившееся над ее лицом и глядящее на нее фиолетовыми глазами, в которых сверкали молнии.
— Что случилось, Шерб? Что ты сделала, что ты с ним сотворила?
— Номариам, — прошептала она единственное, что смогла прошептать, а потом зеленая дымка наползла на нее, и мир совсем исчез.
ГЛАВА 14
Их провожали взглядами и голосами.
Вопли Хесотзана переполошили лагерь, а когда из палатки, где сегодня должна была связаться с ним рыжеволосая акрай, запахло горелым и повалил зеленый дым, даже самому пьяному воину стало понятно, что в дело вмешалась магия.
Магия змей.
Фрейле, спокойный даже тогда, когда речь шла о жизни и смерти его акрай и людей, которые он выбрал ей в спутники, приказал двоим змеемагам войти внутрь — и когда они вышли, их лица, бледные, словно выцветшие, и голоса, полные страха и благоговения, заставили собравшихся вокруг зашептать молитвы Инифри.
—
— Это змеиные чары, — тут же послышались людские голоса. — Хесотзана убили чары змеиного мага, я сам видел, как дымка принимала вид змеи! Она — избранная сына Инифри! Запретная,
Олдин не слушал эти голоса. Он одеялом сбил с одежды Шерберы пламя, схватил ее, обернув другим одеялом, и понес прочь из палатки, обожженную, окровавленную, с отметиной от зубов человека на шее и следами кулаков того же человека на опухающем лице.
Тэррик следовал за ним. Фир и Прэйир присоединились к ним на середине пути к палатке целителей, и люди расступались и давали им дорогу, натыкаясь на выражение их глаз.
— Нерпер, Хоксмир! — Он не знал, что Тэррик может говорить так: злобно, яростно до черноты перед глазами, и акцент его стал таким сильным, что слов было почти не различить. — Отправляйтесь в палатку, которую мы только что покинули. Закопайте тело отравленного воина прямо там, закидайте землей и снегом и сожгите палатку дотла.
— Что с вещами, господин? — поклонившись, уточнил Нерпер.
— Вещи раздайте мальчишкам. — Ответ Тэррика был быстрым и жестоким. — Этот воин закончил свои дни бесславно. Я хочу, чтобы о нем забыли.
Олдин пронес Шерберу мимо лежаков, за тканевую ширму, туда, где еще недавно лежал, истекая кровью внутри и снаружи, Номариам. Разум его будто отстранился от происходящего, как было всегда, когда перед ним оказывался тяжелораненый воин, который вот-вот мог умереть, мысли стали четкими и походили на план.
— Теплую воду. Корпию.
— Костяную иглу и чистые повязки.
— Колтуницу. Мазь от ожогов, быстро!
И даже Прэйир покорно шагнул в сторону по взмаху руки Олдина, когда лекарки торопливо внесли требуемое и поставили на стол.
Они сняли с Шерберы одеяло, и Фир разразился страшными проклятьями, когда увидел расцветившие ее кожу ожоги и лицо, на котором наливались фиолетовым цветом синяки. Она лишь на мгновение открыла заплывшие глаза, когда Олдин прижал кусок ткани к следу укуса на шее, и снова закрыла их, тихо и протяжно застонав.
— Приди в себя. — Но она уже лишилась чувств, и голова бессильно откинулась.