Пламя пяти сердец

— Ты не можешь бросить меня! Ты не можешь! — Шербера попыталась вырваться, упершись ладонями в его грудь, но Олдин удержал ее, крепко схватив рукой и ногой, и держал так, пока она не перестала дергаться и не сдалась. — Олдин! Почему?

— Ты думаешь, я смогу тебя бросить? — глухо спросил он, будто через силу выговаривая слова и прижимая ее голову к своей груди. — Думаешь, я хочу?

— Но если не хочешь…

— Я получил вести из своей деревни, Шерб, — сказал Олдин, и Шербера замолчала, ожидая, что будет дальше. — Воины южного войска проходили там, и моя мэрран… Она жива. Зеленокожие убили многих у нас, но она жива.

— И ты сможешь увидеть ее, когда закончится война, — сказала она тихо.

— Я поклялся, что сделаю это, — сказал он тоже тихо. — Еще в самом начале войны я поклялся, что если моя мать жива, я приду к ней и никогда больше ее не покину.

...Шербера могла быть наивной, но глупой она не была. Войне приходил конец, и клятвы, данные акрай, будут разорваны самой Инифри ровно в тот миг, когда на их земле воцарится мир. Она не привыкла щадить себя и часто думала о том, что будет после, потом, когда окажется, что она больше не связана со своими господами и может делать все, что хочет, и куда угодно идти.

Ее место было подле Тэррика, которого она любила и который хотел сделать ее своей женой, это она знала точно. Останется ли с ними Фир? Пойдет ли с ними Олдин? Покинет ли ее Прэйир, сердце которого так и не отозвалось на ее любовь и по-прежнему оставалось глухо?

Она думала, что знает ответы хотя бы на два вопроса.

Но оказалось, что нет.

— Ты не нарушишь клятвы, — после долгого молчания спокойно сказала Шербера, понимая, что ничего этой ночью и этой постелью им обоим не изменить.

Она снова подняла голову, чтобы увидеть его лицо, когда он скажет ответ.

— Да, — сказал Олдин, глядя на нее. — Не нарушу.

Он проследил за ее рукой, коснувшейся его обнаженной груди, за ладонью, скользнувшей к его шее, будто не понимая, почему она продолжает касаться его, если он сказал, что оставит ее и уйдет.

— Я не хочу, чтобы ты нарушал данную Инифри клятву, Олдин, — заговорила Шербера снова, и теперь в голосе ее звучало пение жрецов-змеемагов, а под кожей руки на мгновение будто проглянула змеиная чешуя. — И я тоже клянусь тебе, что отпущу тебя, когда придет время, но до тех пор ты мой...

***

...Он преступил все запреты и нарушил все данные себе самому клятвы.

Он так сильно убеждал себя в том, что не умеет и не позволит себе любить, что почти убедил — но только снова оказавшись рядом с той, от кого так обреченно и решительно прятал на дюжину замков свое сердце, понял, что проиграл войну, даже не окончив и первой битвы.

Он принадлежал ей.

Он полюбил Шерберу, и сейчас, когда она крепко спала в его объятьях, приняв их скорое прощание, как судьбу, Олдин понял четко и однозначно, почему сама Шербера так быстро и без сопротивления сдалась на милость своей собственной безответной любви.

Он чувствовал, что все это время вдали от нее как будто и не дышал, как будто задерживал дыхание — и в эту ночь, находясь рядом с ней, жадно глотая воздух и ощущая жизнь полной грудью, осознавал, что не готов задерживать дыхание больше никогда.

ГЛАВА 16

Снег валил целых три дня, и глядеть на небо все это время было бесполезно. Драконы вряд ли тронулись бы в обратный путь в такую бурю, даже если бы встретили армию зеленокожих — да и сами зеленокожие наверняка трусливо попрятались от холода и двинутся с места не раньше, чем кончится метель.

Пользуясь передышкой, войско набиралось сил.

В городе обнаружилось несколько больших складов с едой, закрытой в железные банки, и лекарствами, которые сразу же перенесли в целительский дом. Припасы раздали воинам, и к вечерней трапезе на улицах запахло кашей с мясом, тушеными овощами и рыбой — настоящее пиршество в дни войны, настоящая еда, от которой они уже почти отвыкли.

Рыболюди, которых согнали в пустые дома, ворчали от доносящегося до них запаха, в котором чувствовали родство, и Тэррик приказал отдать им всю запасенную водорость — отвлечь, заставить наесться ее до отвала, чтобы уснуть, а потом снова наесться — и снова уснуть нечеловеческим сном, который насылала на них Инифри.

Пока остальные набивали животы, Олдин обучал лекарок толочь в ступках круглые камешки, которые он называл таблетками, и готовить из них присыпки, помогающие лечить тяжелые раны. Показывал, как обращаться с тонкими железными иглами, которые протыкали кожу так легко и ловко, что воины почти не чувствовали уколов. Объяснял, как накладывать на содранную кожу прозрачную мазь, которая в мгновение ока останавливала кровь и унимала боль.

— Наше счастье, что лекарства фрейле действуют и на народы Побережья, — сказал он Шербере, которая помогала ему. — Наша удача, что город считается проклятым и сюда не рискуют заходить, иначе уже давно он был бы разграблен.

Шербера вздрогнула и сделала знак, отвращающий злую магию.