Пламя пяти сердец

Так что она просто лежала и ждала.

Долго ждала, пока дыхание фрейле становилось все тяжелее, движения — все быстрее, и наконец дождалась, пока он подался вперед, чтобы навалиться на нее, и его бедра яростно задергались в последних толчках перед экстазом.

В каком-то бессмысленном порыве Шербера взмолилась к Инифри, прося ее не принимать эту клятву. Но золотистые искры уже плясали перед ее глазами, и когда фрейле зарычал и застыл в ней, наполняя ее своим семенем, все вокруг вспыхнуло ярким светом.

Мать мертвых редко слушала женщин. В этот раз тоже было так.

Тонкая острая стрела с привязанной к ней золотисто-зеленой нитью вонзилась в ее сердце, прошила его насквозь и вышла из спины, чтобы обвиться вокруг фрейле и тоже его пронзить, — и он вскрикнул и выгнулся, когда нить дернула их друг к другу.

Золотая и зеленая. Шербера застонала. Золотая и зеленая — и это значило, что и змеиная магия приняла эту клятву тоже и тоже признала фрейле своим.

Ведь акрай не сопротивлялась.

Ведь господин не пытался ее убить.

Вокруг нее вихрями закружились образы людей и нелюдей в зеленой и золотой дымке; Шербера увидела Дшееш, вдруг мелькнул перед ней бывший любовник Олдина Велавир, затанцевали водоворотом другие лица... будто чья-то память, будто какой-то знак, будто послание от одного разума другому, послание, которое она — еще немного! — и сумеет прочитать. Она потянулась за этими образами, попыталась схватить их призрачными зелеными пальцами, удержать, чтобы понять, зачем и кто их ей посылает, но они растаяли и пропали в воздухе, снова вернув ее в постель.

— Твоя акрай свободна, Займир, — все еще тяжело дыша, проговорил ее новый господин, и с отвращением Шербера почувствовала, как его мягкая плоть в ней снова наливается силой. — Уведи ее отсюда. Теперь она мне не нужна.

Послание, подумала Шербера, когда фрейле задвигался в ней снова, и люди и нелюди почти сразу вернулись: образы, которые змеиная магия помогала ей видеть в сердце своего нового господина, образы, подобные тем, что видел в ее сердце и Номариам, когда был с ней...

Ах, если бы она только сумела понять, удержать, коснуться...

Змея.

Дшееш.

Змея.

Займир.

Змея.

Воин, который в тот вечер должен был стоять у нее на страже.

Змея, обвивающая этих и других воинов и магов кольцами, текущая от одного к другому, оставляющая на них свой блестящий зеленый след...

И вдруг она поняла.

ГЛАВА 20

Почти у самого Берега, на длинной и узкой полоске земли, называемой Мокрой, живет вот уже две сотни Цветений народ вервес. Мокрая Земля тянется тонкой нитью между захваченным сильными соседями Побережьем и краем Океана, из которого то и дело выплывает новая жизнь.

Долгий путь проделывают вервес вдоль Берега на юг — во время Цветения, и на север — как только наступают Холода.

Их добыча — жизнь, которую дарит Берегу Океан, но не та, что может ходить и говорить и выбирается на сушу, чтобы построить себе здесь дом, а жизнь, которую Океан исторг из себя, чтобы она могла умереть.

Вервес означает «падальщик» на наречии этой части Побережья. К вервес испытывают презрение, их не впускают в дома, не дают приюта в Холода, и предпочитают не подходить к ним близко, но даже самый гордый и высокомерный житель Побережья вынужден, склоняя голову, признать: если бы не вервес, Берег Океана превратился бы в кладбище гниющих на солнце тел.

Один из правителей прибрежного города, имени которого никто не знал, но повесть о котором сохранили книги, однажды прогнал вервес со своей земли и велел им не возвращаться.

Он горько пожалел.

Спустя всего лишь дюжину дней к городу потянулись толпы умирающих выродков Океана: скользких слепых личинок с дрожащими под тонкой кожей внутренностями и человеческими лицами на спинах, задыхающихся от солнца ползучих рыб с вывалившимися глазами, многоногих жаб с остатками мокрых перьев на головах... невообразимых, неописуемых словами уродов, не нужных ни Океану, ни этой земле.

Спустя всего лишь одно Цветение смрад от разлагающихся повсюду мертвецов накрыл город удушающим покрывалом. За ним пришел верный спутник гниения мор — и правителю пришлось усмирить гордость и послать за вервес своих людей и просить их вернуться и кочевать мимо города, как и раньше.

Когда пришли зеленокожие, вервес бежали от Океана. Тэррик думал, что война стерла падальщиков с лица земли совсем, но сейчас, стоя за воротами города в полном одиночестве, пусть и под прикрытием десятка лучников на стене, он определенно видел одного из них.

Это был старик, казавшийся чуть сгорбленным из-за жестких панцирных пластин на спине, но на самом деле крепкий и сильный, одетый в одежду из кожаных лоскутов, меховую шапку и добротную обувь. Он пришел не один, но его отряд благоразумно держался поодаль — сотня или две сотни вооруженных копьями и булавами людей, настороженно ждущих решения фрейле.

У старика была бледная кожа, темные, без белков глаза чуть навыкате и мощная нижняя челюсть, заросшая густой бородой.

Он говорил гнусаво и был прям.