– Не можем знать, ваше великолепие, – пожали плечами стражники, и на их собачьих мордах отразилось искреннее недоумение и глубокое сожаление о нарушенном сне чародея.
Сейчас проснется и начнет нудить…
БУМ-М… БУМ-М… БУМ-М… БУМ-М…
– Ну и чего стоим, не мычим не телимся? – опасения сбылись, Сабан проснулся. – Я, что ли, за вас бегать открывать-закрывать ваши дурацкие ворота должен?
– Никак нет! – с ужасом отвергли такое предположение стражники.
«Сабан» и «бегать» были двумя несовместимыми понятиями,[144]
и если бы его великолепию пришлось открывать ворота, то ожидающие снаружи могли бы с легким сердцем сходить в город, снять комнату на постоялом дворе, заплатить вперед за два дня и уйти кутить – раньше стальные створки ворот царского замка для них просто не распахнулись бы.– Ну так сходите, откройте!!!.. Лентяи! Бездельники! Лежебоки! Лодыри! Дармоеды! От скамейки лишний раз оторваться не могут, а туда же!.. За что вам только деньги платят!.. Кстати, – поток красноречия господина второго помощника первого советника наткнулся на непреодолимую преграду и закрутился на месте, накапливая силу и напор. – А кто это там в два часа ночи расстучался? Какое право имеют? Кого мне превратить в склопо… в сокло… в скопло… в сплоко…[145]
в слизняка? Уже посмотрели?– Никак нет!
– Ну так идите!!!.. Лентяи! Бездельники! Лежебоки! Лодыри! Дармоеды! От скамейки лишний раз оторваться не могут! И за что вам только деньги платят!..
Последняя, третья решетка была, наконец, поднята со страшным скрипом и скрежетом, и беда, смертоносная и целеустремленная, как стрела арбалета, промаршировала во двор и остановилась перед Сабаном, едва успевшим натянуть сапоги, разгладить балахон, водрузить на макушку форменный колпак (правда, задом наперед, но это мелочи) и подхватить на ходу факел.
Высокомерный белобрысый сержант в штатском, но с обязательным черным мечом наголо, смерил второго помощника первого советника надменным неприязненным взглядом и даже не доложил, а неохотно, словно делая одолжение, сквозь зубы процедил:
– Сержант Брысь. Я и моя беда схватили беглую царицу Елену Прекрасную и ее служанку, как приказал его величество царь Костей, и доставили их сюда для размещения в ее старых покоях до особых распоряжений.
– Схватили, значит, всё-таки… – Сабан поправил толстым пальцем на не менее толстой переносице очки в круглой позолоченной оправе и боком, словно перекормленный краб неизвестной породы,[146]
обошел беду, ее командира и ее пленников.– Хм-хм-хм… Это действительно она… – негромко, будто беседуя сам с собой,[147]
пробормотал Сабан.– Естественно, – ледяным тоном процедил сержант.
– …Я помню её… – тут колдун предусмотрительно, на всякий случай, пропустил напрашивающийся на язык эпитет, – …физиономию… словно мы расстались вчера… Ах, Елена, Елена, твое неразумное, легкомысленное, недальновидное величество, какую же ошибку ты совершила, решив, что сможешь провести нашего многомудрого, предусмотрительного и просто великого во всех отношениях правителя царя Костея… Как ты об этом еще пожалеешь… Как будешь страдать и каяться…
– Кончай трепаться, – грубо, почти с ненавистью, оборвал его излияния сержант. – Дай нам пройти.
– Придержи язык, дуболом, – брезгливо поморщился Сабан, но болтать перестал. – Завтра утром я прикажу отправить гонца в расположение войск его величества с радостной вестью.
Сержант замер.
– На ковре? – настороженно оглянувшись, поинтересовался он.
– На пододеяльнике, – мстительно огрызнулся колдун и вдруг зашелся, заколыхался веселым хохотом оттого, что смог уесть противного солдафона, вообразившего о себе, как и все его собратья, впрочем, невесть что на ровном месте.
– Трепаться кончай, – раздраженно рявкнул сержант, хоть и не так злобно, как в предыдущий раз.
Скорее, рассеянно.
Но великий маг, великолепный Сабан, приписал отступление пристыженного противника исключительно своим заслугам, и снисходительно смягчился.
– Веди их, куда велено. Но караульных на двери я тебе не дам: у меня весь гарнизон – пятьдесят человек, и им не до этой дуры.
– Своих хватает, – яростно сверкнув глазами, прорычал сержант, закашлялся, а, может, прошипел «сам дурак», выхватил из несопротивляющихся рук колдуна факел и отдал приказ:
– Беда! К месту заключения ее величества шагом марш!
Ни слова не говоря, умруны сомкнули шеренги вокруг пленниц и гулкой мерной поступью двинулись к башне Царица.
Сабан заложил коротенькие пухленькие ручки за спину и довольно прищурился им вслед: завтра утром к царю вылетит гонец с сообщением о живейшем участии его, второго помощника первого советника, в долгожданной поимке сбежавшей невесты. А хам-сержант долго еще будет месить дорожную грязь, подставлять свою тупую башку под чужой меч, служить со своими громилами в каждой бочке затычкой и ждать продвижения. Он еще покается, что посмел разговаривать таким тоном с самим вторым помощником первого советника! Что, безусловно, лишний раз доказывает, что мозгов у него не больше, чем у его умрунов.