Пламя Сердца Земли

Ему вспомнилась коротенькая притча, прочитанная в одном из учебников еще во времена его ученичества у Костея: «Хвост с кисточкой – это не лев. Желтая шкура – это не лев. Грива – это не лев. Когтистые лапы – это не лев. Рык – это не лев. Но если хвост, шкура, грива, лапы и рык собраны в одном месте – пора уносить ноги». Или что-то вроде этого, но с похожим смыслом.

Уносить ноги?.. Хм, какая нелепая мысль. Что ему может угрожать в самом сердце замка, со всех сторон окруженного стенами, решетками и солдатами?

Лучше, конечно бы, не выяснять…

Колдун сбился с шага, споткнулся о собственную ногу и остановился перед раскрытой нараспашку и зияющей чернотой входной дверью Царицы.

– Ты, с факелом, иди вперед, – брюзгливо махнул он одному из собакоголовых, надеясь, что в темноте они не заметят ни его с каждым шагом увеличивающегося чувства дискомфорта, ни странностей в Царице.

– Слушаюсь, – спокойно кивнул тот через плечо.

Похоже, предчувствия этой ночью мучили только его, Сабана…

Ничего, сейчас все прояснится, все окажется простым до смешного, и через пять минут ему останется только поиздеваться над своими нелепыми переживаниями и подозрениями, вызванными хроническим недосыпом с тех пор, как его оставили в замке за главного. Вот сейчас отдышимся, доберемся до ее этажа, и…

Закончить сеанс самовнушения колдун не успел: они поднялись на второй этаж и остановились перед дверью, воскрешающей, кроме тех самых нелепых переживаний и подозрений, еще и чувство дежа-вю: неосвещенный прямоугольник распахнутой настежь двери… и тишина.

– Эй, ты, посвети-ка, – мотнул головой факелоносцу Сабан и принял, на всякий пожарный случай, стойку волшебника номер один.[156]

Стражник заколебался, почувствовав скрытый испуг начальника, но, перехватив его злобный взгляд, сделал маленький шажок через порог, потом еще, потом, видя, что на него никто не собирается нападать, еще, побольше…

Колдун пропустил вперед прикрывавшую до сих пор тылы парочку и настороженно двинулся за ними.

Комнаты были абсолютно пусты – как сундук бедняка, как съеденная устрица, как голова дурака, как… Новых сравнений господин второй советник первого помощника придумать не успел, потому что увидел на стене догоревший факел. Наверное, тот самый, который сержант отобрал у него.

Он протянул руку, осторожно пощупал обуглившийся конец палки – еще теплый. Что это могло значить? Что Елена Прекрасная, ее служанка и вся беда во главе с сержантом пришли в эти комнаты, оставили здесь свой единственный источник света и дружно ушли гулять по замку в полной темноте?

Они его за идиота принимают?

Изо всех сил прижимаясь спиной к стене, словно намереваясь продавить в ней новую нишу, Сабан раздраженно махнул рукой, посылая свою свиту осмотреть помещение.

Собакоголовые неохотно, но повиновались, обнажили мечи, пристроились за сослуживцем с факелом, игнорируя его безмолвный, но красноречивый протест, и стали толкать его в нужном направлении. Через пять минут разведгруппа вернулась с докладом о том, что ни в покоях царицы, ни на этаже Змеи никого нет.

Колдун ощутил, что в эту минуту забыл дышать, и с разъяренным шипением выпустил застоявшийся в легких воздух через сжатые зубы.

На посмешище его решили выставить перед его величеством?

Ну, он им еще покажет… Этих самодовольных мерзавцев ожидает один маленький восхитительный сюрпризик, который они не скоро забудут.

– Отходим назад, – начал он отрывисто отдавать короткие команды, отдуваясь и загибая пальцы, унизанные железными и медными кольцами. – Берест – бегом в караулку. Скажи Паняве, чтоб трубил тревогу. Сигнал – «В замке враги». Сбор здесь…

Иванушка прислушался и не поверил своим ушам.

Отражаясь от стен и булыжника, застревая в недорытом пруду, дребезжа стеклами в окнах и сковородками на далекой кухне и пробуя на прочность барабанные перепонки, по замку разносился заполошный хриплый рев трубы.

Было ли это побудкой, приглашением к раннему завтраку или позднему ужину, сигналом тревоги или точного времени – абсолютно непонятно; более всего эти звуки напоминали страдания ишака, провалившегося в сухой колодец, наполненный молотым перцем. Но чем бы они ни призваны были служить, сердце Ивана екнуло, а в груди зародилось и стало быстро распространяться во все регионы организма глобальное похолодание.

– Что это за сигнал? – шепотом, едва слышным из-за усилий невидимого трубача, спросил он у умрунов, но те только пожали плечами.

– Похоже, что этот… музыкант… взял в руки трубу впервые в жизни, – недовольно морщась и прикрывая руками уши, сердито предположил Прохор.[157]

– Как вы думаете, нас могли заметить, когда мы сюда шли? – царевич обеспокоенно оглядел притаившихся умрунов.

– Мы тут уже минут сорок прячемся, – резонно заметил Кондрат. – Если бы заметили, то затрубили бы сразу.

– Серафима?!.. – подскочил от вспыхнувшей в мозгу дикой мысли Иванушка и схватился по привычке за бок, где раньше был меч.