Пламя в джунглях

Алекс старался не отделяться от остальных. Устраивался под общим навесом, где находились штаб и спальня. Спал на циновке или голой земле вместе с бойцами штабного отделения, завернувшись, как и они, в одеяло. Такая привычка дается с трудом. То сучок вопьется в бок, то муравьи налезут за воротник, то змея пригреется рядом, и нередко среди ночи какой-нибудь воин вскакивал со сжатым в кулаке гадом. При удобном случае Алекс пользовался гамаком, к которому тоже приходилось привыкать.

Но все это были мелочи быта. Радовало главное: подошла группа Гаро. Недоставало Нгамбы, которого не смогли дождаться в Тангкхулоа. Он должен присоединиться к ним на базе. Туда и направлялся отряд.

Последний ночлег в джунглях. Дозоры раскинулись с километр по периметру. У костра Гаро рассказывает о том, как его партизаны перехитрили джапони у моста. Он пересыпает речь непонятными Громову словечками, и все взрываются заразительным хохотом. Что нужно воину джунглей на тропе войны: раз в месяц повидать родных, раз в неделю выспаться, да раз в день плотно поесть. И тогда он снова бодр, полон сил и готов хоть к черту на рога.

Вкусно пахнет жарким. Это скорее бастурма из кабанятины, сочная, сытная, словом, пальчики оближешь, особенно после того, как продираешься весь день сквозь чащобу. В Нагаленде нет вегетарианцев. Здесь край сильных людей с железными нервами, стальными желудками, неиссякаемой энергией.

— О чем кручинишься, мой юный друг? — подсел Алекс к Маунг Джи, который один не принимал участия в веселье. — Вон как Гаро расписывает твой подвиг! И я присоединяюсь к нему: ты — герой, гордись этим!

— Чем же гордиться, кадонги? Я вовсе не герой. Я — трус. Мне было страшно там, на мосту. И мне, наверное, никогда не стать таким же храбрым как вы и Гаро.

— Зря ты самобичеванием занимаешься, мой мальчик. Ты думаешь, я или Гаро не боимся умереть? Боимся, потому что очень любим жизнь. Ведь она не повторится. Уж так мы устроены. Когда человеку угрожает опасность, все в нем восстает против. И первая реакция — страх. Он вползает в душу, нашептывает: беги, спасайся! Кто поддастся ему, тот, действительно, трус, тот погиб, ибо страх оглушает и ослепляет человека. А кто устоит, кто сумеет победить страх, тот — герой.

— Я и хотел убежать, хотел…

— Но ты выстоял до конца, победил страх. Значит, ты герой!

— Благодарю вас. Вы добрый командир и благородный человек.

— Эй, малыш! — воскликнул Рэджи, подсаживаясь с другого бока и протягивая плоскую фляжку. — На-ка, глотни за свою победу! Ну же, ну! Тогда хоть за то, что я вытащил тебя из-под пуль. Вот так!

Маунг Джи сделал глоток. Ром, обжигая горло, застрял раскаленным шаром. Юноша поперхнулся, закашлялся. Пряча покрасневшее лицо, вскочил и убежал. Алекс укоризненно посмотрел на американца.

— Совсем цыпленок, неоперившийся, — развел руками Рэджи.

— Маунг Джи хороший солдат. Может стать генералом. У него на родине нужны такие бойцы.

— Слишком молод, да и какие из туземцев генералы! Блажь пустая!

— Ошибаешься! Они сражаются не хуже нас с тобой, когда дело идет о свободе. Возьми Гаро. Дай ему немного подучиться да набраться опыта, любого вашего генерала заткнет за пояс.

— О’кей, Ал! Ты все философствуешь. Тебе бы судьей быть, а не командиром.

Из мрачной глубины джунглей послышался слабый щелчок выстрела и, словно горохом, рассыпалась, покатилась барабанная дробь беспорядочной пальбы. Лагерь всколыхнулся, мгновенно снялся, притушив костры.

Бой кончился также неожиданно, как и начался. Партизаны в тревоге вслушивались в тишину. Что за ней кроется? Не взорвется ли она опять треском винтовок? Но там зародился тихий заунывный крик. Он нарастал, близился и вдруг, наконец, вырвался им навстречу торжествующим воплем.

Они не отшатнулись, они откликнулись. Потому, что это были свои. Так нага извещают об одержанной победе. Но кто эти свои?

Воины зажгли факелы, и их смутный свет выхватил несколько ладных фигур. Одна, возвышавшаяся над другими, отделилась от кучки. Знакомое будто высеченное из камня скуластое лицо, на котором ширилась, плыла довольная улыбка.

— Нгамба, брат! — воскликнул Алекс, бросаясь к нему.

— Алисо! Брат мой! — оглушительно грохнул Нгамба. Он положил руки на плечи Громова и потерся щекой о его щеку.

— Ты задавишь нашего кадонги, бродяга! — воскликнул Жакунда, стискивая плечи Нгамбы.

— Друзья! Кадонги! Как же я рад! Наконец-то встретились! Хейо! Хой, хой! Ха-ха-ха! — гремел атлет, идя по кругу.

Кряканье, шлепки, радостные восклицания загуляли по лесу. Из темноты выскакивали воины, прыгали, что-то кричали. Блестели мускулистые обнаженные плечи, сверкали глаза.

Перед Алексом остановилась женщина, закутанная в черное. Он замер. Сердце гулко застучало.

— Гаудили! Дорогая! — прошептал он, все еще не веря своим глазам, и протянул руки. Гаудили ухватилась за них, сжала крепко-крепко, вглядываясь в него.