Ветер свистит в ушах, плотной струей бьет в лицо… Сорвавшись на галоп, мы словно режем воздух, пробиваясь к противнику. И вот до залпа врага остается едва ли пять ударов сердца… Навожу самопал на противника и, потянув за спусковую скобу, кричу:
— Огонь!
Залп с обеих сторон бьет одновременно. Результата своей стрельбы я не вижу. Смалодушничав и уйдя за спины бойцов, я избегаю свинцовой смерти, а Смолок спасает нас, перепрыгнув через свалившегося впереди жеребца, подмявшего собой наездника.
Человек семьдесят уцелевших после нашего залпа гусар сбиваются в плотный кулак, ощерившийся пиками. До столкновения остаются считаные мгновения — и вперед вырываются всадники с копьями. На скаку выхватываю из притороченных к седлу ножен палаш — оружие, на мой взгляд, более удобное в конной схватке.
Удар!
Дикий хруст копейных древков, человеческий крик боли лошадей и звериные вопли воинов — все раздается в единый миг. Две конные массы сшиблись в центре, образуя чудовищную свалку людей и животных, не знающих пощады друг к другу. Схватка настолько яростна, что я могу различить лишь ее отдельные фрагменты: поднятого на пику гусара, кирасира, скачущего с разрубленной головой, великана-леха, одним махом смахнувшего голову моему гвардейцу — и тут же пробитого насквозь страшным ударом палаша… И все это я отмечаю, пока с десятком воинов огибаю эпицентр схватки, заходя лехам в тыл.
Благодаря большей численности мы смогли полуокружить противника, но в задних рядах нас замечают, и навстречу также бросается десяток воинов — силы равны.
Тренированный удар палаша — и граненый наконечник вражеской пики, нацеленной мне в голову, отклоняется вправо. Обратным движением клинка перерубаю шейные позвонки проскочившему за спину леху. И тут же слева на меня обрушивается второй гусар с воздетым над головой клинком. От рубящего замаха тяжелой кавалерийской сабли успеваю отклониться и с яростным воплем прошиваю броню противника встречным уколом.
На пару мгновений противник дает мне передышку. Опустив палаш, я напряженно вглядываюсь в поднятые над гущей схватки знамена. Вскоре глаза находят искомое — золотой гусар Бергарского колышется ровно в центре отряда лехов, уже окруженных кирасирами!
Ну же! Еще чуть-чуть!
Но и противник понимает, в каком незавидном положении оказался. Ядро лехов смещается к флангу кирасир и начинает прорубаться сквозь самую тонкую стенку окружения — и кажется, им это удается… Одновременно с этим к сражающимся всадникам спешат пикинеры фрязей, прорвавшиеся сквозь строй моих бойцов. Уже на бегу они выстраивают фалангу, разом ровняя ряды.
Мастерство, будь оно неладно! Да где же Луцик?!!
И словно заслышав мой мысленный призыв, сквозь пролом в стенке вала хлынули многочисленные всадники в обносках (шик стражи — занашивать дрянную одежду, но владеть украшенными самоцветами саблями с булатными клинками)!
— Рогора!!!
Сквозь неширокую брешь в стенке вала мы словно пролетаем, ни на мгновение не задерживая коней. Вихрь лишь бодро всхрапнул — верный жеребец играет подо мной, сам рвется в схватку.
— Вперед! Самопалы к бою!
Проскочив укрепление, мы практически вылетаем во фланг пикинерской баталии фрязей. Рванув из кобуры самопал (не так давно поменял огнестрел на пару более коротких стволов, сподручных в ближней схватке), дожидаюсь короткой и злой команды сотника:
— Бей! — и тут же разряжаю самопал в сторону фрязей.
Одновременно со мной стреляют десятки товарищей. Не сдерживая бега Вихря, я врезаюсь в поредевший строй наемников. Мгновение — и сабля в моей руке взлетает в воздух, чтобы через удар сердца окраситься красным.
Слева с угрожающей скоростью в меня летит топорище алебарды. Рванув Вихря вперед, перекрываюсь саблей. Тяжелый удар чуть ли не выбил клинок из рук, но прошел мимо головы и корпуса, однако обратным движением противник вырвал у меня саблю, зацепив ее топорищем. А в следующий миг удар пики пронзил грудь верного жеребца.
Вихрь тяжело упал набок, жалобно заржав, словно ребенок, я же успел высвободить ноги из стремян и выпрыгнуть из седла. Сердце болезненно сжалось от потери верного друга, но только на мгновение: ближайший ко мне наемник уже нацелил в мою грудь окровавленное острие пики. Осознавая, что это конец, вырываю из ножен кинжал — пусть умру, но с оружием в руках!
Прощай, Данута, прощайте, детки…
Над головой гремит выстрел, фрязь опрокидывается на спину. Тугая волна воздуха обдает сзади — и обошедшие меня всадники врубаются в сломавшийся строй наемников.
Бегом бросаюсь к потерявшему седока жеребцу, склонившему голову к телу хозяина. Прости, брат, тебе верный конь уже не пригодится…
Во фланг спешащих к схватке фрязей слитно ударили самопалы, после чего конная масса рейтар одним ударом смяла расстроенные ряды пикинеров. А в тылу резервной баталии Бергарского — мои стрельцы успели дать два залпа в упор, прежде чем на них, оставив пики, кинулись ландскнехты, — показались стражи с огнестрелами.