Они верили этому и были правы. Казалось, теперь город вот-вот сдастся на милость немцев. Перед немцами открывалась заманчивая перспектива, да такая, что обещала утолить даже их ненасытную жажду крови.
«Проблема», разумеется, касалась гражданского населения. Первое «твердое решение» Гитлера было «сровнять город с землей, сделать его необитаемым и освободить от необходимости кормить население зимой». После того как город будет стерт с лица земли, эту местность можно будет отдать финнам. Однако финны, к сожалению, очень не хотели иметь какое-либо отношение к этому плану. Возникал вопрос и о мировом общественном мнении. Массовые убийства в таких масштабах было бы нелегко объяснить – даже тем, кто взирал на Гитлера как на сокрушающий большевизм молот. Тогда Геббельсу было дано указание сфальсифицировать план, в соответствии с которым Советы якобы намерены уничтожить город сами.
Германские военные не желали вообще «связываться» с гражданским населением. Варлимон подробно изучил этот вопрос и подготовил меморандум. «Нормальная» оккупация была отвергнута. Но можно было бы пойти на эвакуацию детей и стариков (надо думать, в «душевые камеры» концлагерей) и «предоставить остальным право умереть от голода». Но это тоже могло привести к «новым проблемам». Возможно, лучшим решением было бы изолировать весь город, окружив его проволокой под током и охраной с пулеметами. Но тогда осталась бы «опасность эпидемий». В случае если это решение будет принято, корпусным командирам будет необходимо применять артиллерию против гражданских лиц, пытающихся вырваться из города, поскольку Варлимон считал, что «сомнительно, чтобы пехота стреляла в женщин и детей, пытающихся вырваться наружу». В любом случае «ликвидацию населения нельзя возлагать на финнов».
Была также возможность заработать пропагандистский капитал на этом деле – предложить филантропу Рузвельту прислать либо запасы продуктов жителям города, не попавшим в плен, либо выслать нейтральные суда под эгидой Красного Креста, чтобы увезти их на свой континент…
Правильным решением было бы герметически закрыть Ленинград, затем ослабить его террором (то есть воздушными налетами и артиллерийским обстрелом) и голодом. Весной же захват города «…будет возможен, выживших надо переместить в глубину России и затем сровнять Ленинград с землей бризантной взрывчаткой».
Йодль, непосредственный начальник Варлимона, одобрил меморандум, заметив, что он «морально оправдан», поскольку при отступлении враг заминирует город.
Как нередко бывало на всем протяжении русской кампании, германское руководство военными операциями страдало от взаимных противоречий в силу личных и политических факторов. Первым камнем преткновения стала позиция Маннергейма и финнов. После распада Лужского фронта Кейтель написал Маннергейму послание с просьбой, чтобы финская армия начала оказывать «реальное давление» на всем Карельском перешейке, а также, чтобы она перешла за Свирь северо-восточнее озера Ладога.
28 августа Маннергейм отверг этот план, который тут же снова начали ему навязывать. Он снова отверг его (31 августа) и остался совершенно непоколебим, даже при личном приезде Кейтеля, прибывшего 4 сентября уговаривать его.
С военной точки зрения это упрямство со стороны одного из верных союзников крайне беспокоило немцев. Вермахт больше не имел стратегического резерва. Удавалось только создавать какую-то форму оперативно-тактического резерва путем переброски танков и мобильных средств у одной группы армий для усиления другой. Следовательно, у ОКХ не было средств оказания нажима на северный фланг русских. Таким образом, к началу сентября уже существовала жесткая практическая необходимость в пользу «герметической изоляции» города, а не его штурма.
Гитлер, с нетерпением наблюдавший за развитием действий на флангах, начинал заглядываться на перспективу захвата Москвы. Его воображение, обгонявшее на несколько недель ход реальных операций, тем не менее предсказывало их развитие с замечательной точностью. 6 декабря он подписал Директиву № 35, которая предусматривала возвращение танковых групп в группу армий «Центр» и подготовку к наступлению на русскую столицу. Из-за некомплекта во многих танковых дивизиях пришлось придать всю группу Гёпнера группе армий «Центр», кроме уже имеющихся групп Гота и Гудериана. В этой директиве также приказывалось 8-му воздушному корпусу вылететь со своих баз в Эстонии на юг для усиления Бока. Этим решением в распоряжении Лееба было оставлено менее 300 машин, большинство которых были истребители ближнего боя или транспортные самолеты и самолеты связи.
Намерением Гитлера было превратить Ленинград во «второстепенный театр операций», а на периметр осады оставить 6–7 пехотных дивизий.