План битвы

— Я сначала в Москву полечу, а оттуда уже к вам. Долго в столице быть не планирую, но точных дат ещё не знаю, так что оттуда звякну и уточню.

Мы прощаемся и я ещё раз заказываю межгород. Теперь звоню Скударнову. Его по моим расчётам уже должны были выписать, поэтому нахожу в записной книжке его домашний номер и называю оператору. Соединяют быстро, минут через десять.

— Здравствуйте, Даниил Григорьевич, это Егор Брагин, мы с вами вместе…

— Егор, — смеётся он. — Я не мальчик, конечно, но маразма у меня пока нет. Думаешь, не помню тебя?

— Ну это я так, на всякий случай, — тоже смеюсь я. — Как у вас дела? Как понимаю, можно вас с выпиской поздравить?

Мы несколько минут болтаем. Я сообщаю, что в ближайшие дни планирую быть в Москве и хочу его навестить. Он реагирует вполне оптимистично, и я обещаю позвонить, когда буду в столице.

После этого я звоню Куренкову и сообщаю, что готов вылетать, за что получаю его похвалу и обещание забронировать билет и гостиницу прямо на завтра. Всё или нет?

Нет, конечно, далеко не всё. Надо ещё с Платонычем вечерком помозговать, как вывести на чистую воду Суходоева и как в новых обстоятельствах быть с Цветом. Я, конечно, ход конём сделал, но на самом деле рвать с ним все отношения не хочу. Да у меня и планы на него кое-какие имеются.

Ладно, дам ему время осознать, кто я ему и кто он мне. Вот именно так, как Владимир Семёнович поёт… С кухни льётся приглушенный голос, магнитофон крутит плёнку:

Он был мне больше чем родня —
Он ел с ладони у меня,
А тут глядит в глаза — и холодно спине.
А что ему — кругом пятьсот,
И кто там после разберёт,
Что он забыл, кто я ему и кто он мне!

Звоню Рыбкиным. Трубка не берётся. Тогда звоню Гене на работу. Он оказывается там.

— Дядя Гена, как дела?

— Да, так, с переменным успехом, — сообщает он. — Лежит пока. Температура ночью тридцать девять была, сейчас тридцать семь. Скорую вызвать не позволила.

— Ну, а сейчас участкового-то вызвал?

— Вызвал-вызвал, пойду через минутку, скоро придёт уже.

Какого хрена, это что за температура вообще…

— Ну давай, потом созвонимся.

Подумав, решаю, что надо сходить на фабрику. Сегодня же бюро у нас, но это после смены. Галя у меня молодец, надо будет её тоже куда-нибудь пристроить со временем, отлично работает девка. Всё у неё чётко, по полочкам, по бумажечкам.

Сообщаю директору, что уезжаю.

— Надо командировочное выписать? — спрашивает он.

— Не нужно, — отвечаю я. — Я же на больничном, а проверки никакие мне не страшны, мне ещё восемнадцати нет, могу спокойно бороздить просторы страны без командировочного.

Через пару часов снова звоню Гене.

— Да врачи эти! — негодует он. — Медицинская помощь для всех и бесплатно, это да, но вот я тебе скажу, знаний у них ровно на бесплатно! У девки температура второй день, а врачиха не может толком сказать ничего. Пришла шкидла молодая, нихера не знает, шейка тоненькая, тьфу… Врач, называется. Короче, надо поливитамины пить, прикинь, лечение. Аспирин, чтобы температуру сбить. А то я и без неё не знаю, что аспирин!

— Так диагноз-то какой? Может простуда?

— От нервов, говорит. Всё от нервов. Нужен покой и тогда всё пройдёт. Как тебе?

— Ну, человек же с дипломом, как-никак, делай, что говорит.

— Да делаю я…

Бюро проходит гладко и ровно… почти. Хорошо, что я решил остаться, потому что на заседание заявляется Снежинский. Судя по всему, он не ожидал, что я буду присутствовать, поскольку официально я ещё нахожусь на излечении. Думал, что будет царить здесь в моё отсутствие да капать на меня товарищам.

— Вы, товарищ Снежинский какими судьбами? — спрашиваю.

— Присутствовать буду! — с вызовом бросает он.

Ну, хрен с тобой, присутствуй.

Когда речь заходит о повторном расследовании, я говорю, что это исключено. ОБХСС заключение выдало и второй раз на ту же самую жалобу людей посылать не будет.

— А это мы ещё посмотрим, — вставляет своё ценное мнение Снежинский.

Но Настя Курганова, начштаба «КП», неожиданно поддерживает меня и вопрос с повестки снимается.

После заседания я иду в булочную, к окну которой когда-то прилеплялся Трыня, и покупаю в кондитерском отделе четыре разных пирожных — «картошку», «заварное», «бисквитное» и «корзиночку». Прошу сложить в коробку для торта и двигаю к Рыбкиным.

Наташка всё ещё хандрит.

— Наталья, — говорю ей. — Ешь пирожные, жизнь сладкой будет.

На контакт она не идёт и продолжает вариться в собственном соку и собственном же страдании, но мне кажется, ей лучше, чем вчера. По крайней мере, затравленной она не выглядит. Ну, и хорошо, значит можно спокойно лететь в дальние края.

И я лечу. Сижу в кресле Ту-154, ковыряю куриную ножку с рисом и прокручиваю вечерний разговор с Платонычем. Собственно, пока ничего мы с ним не решили, лишь воду в ступе потолкли. Мозговой штурм не удался. А вот курица в «Аэрофлоте» всегда удаётся.