План D накануне (СИ)

В ответ он сослался на подпункт протокола Генеральной ассамблеи ООН, статью в судебном кодексе Тронхеймских фьордов, 24 стих Книги Бытия и пункт в прецеденте, зафиксированном при аресте Сары Клойс, чего он перекрыть так с ходу был не в силах даже при наличии собственного судейского прошлого. Аналогия с Салемским делом поразила его и обескуражила, сама мысль о том, что его, подумать только, его пытались одолеть собственным же оружием, как-то сковывала.

— I hope you don’t intend to enclothe me into that [366], — выдавил наконец Трумэн, невольно почувствовав общий мрачный настрой в свой адрес.

— Non, vraiment, ca pas de Bureau Ovale, le tribunal est non autorise de prendre une telle decision [367].

— Your Stalin would enclothe [368], — опускаясь с натужным смешком.

Все пять колодок с тихим поцелуем сомкнулись, пружины почти беззвучно и неудержимо катапультировали. От соприкосновения с плотью упало несколько кусков ржавчины. Он налился кровью, задёргал всеми конечностями, одна из которых, левая нога, осталась вне оков, садясь на стул, он в должной мере не приставил её к ножке, и теперь чёрный ботинок с запылившейся ваксой взмывал к яйцам врагов и опускался, обнажая голую, поросшую светлыми волосами голень. Носки были короткие и, кажется, не из одного комплекта.

— Qu’est-ce qui est arrive? — тут же вскричал председательствующий, — N’avez-vous pas deverrouille des mecanismes [369]?

Переводчики, отпихивая друг друга, силились разжать колодки, в зал тут же вбежала дюжина калмыков с безучастными лицами, выстроившись перед сидящим на амвоне трибуналом в шеренгу, затмив резные панели на фронтоне.

— Quel est le probleme? J’ai deja ordonne de mettre cette chaise en bon etat [370].

Они молчали, выражая готовность немедленно исполнить свои обязанности, приставить что угодно к чему угодно вообще в мироздании.

— L’audience sera ajournee en attendant des eclaircissements. Veuillez noter que le tribunal sait comment le savoir en detail [371], — переглянувшись с прочими, оповестил председательствующий, кисловато выглядел только мистер Рэндольф, возможно, он в последний раз голосовал как раз за Трумэна.

Трибунал встал, все в зале встали. Трибунал удалился, следом незаметно исчезли прокуроры, скорее ринулись давать интервью студенты и слушатели юридических факультетов, за ними калмыки, из них остались только двое застывших у клетки, не получившие приказа конвоировать его. Ушли и переводчики, стенографистки, опустела переполненная галерея для загадочных гостей, они определённо должны были обладать особым статусом, манкировать процессом в соседнем зале и пройти согласование американской стороны; кто это вообще такие? Из двери позади судейской трибуны высунулся Лжедмитрий Прохоров и поманил рукой красноармейцев. Когда те вышли, искусственный свет в зале погас, остались только блики, изливающиеся из узких пазов меж портьер, однако ночью не стало и их. Обвиняемые подозревали, что их могли подслушивать, для чего и был разыгран этот спектакль, поэтому коротко условились не обсуждать ничего.

Поджидавшая их толпа, неравнодушные даже сразу после всего люди, сыны Европы и Азии, которых занесло в Нюрнберг не по путёвке, они пришли сюда, не глядя по сторонам и друг на друга, обтекая руины и стоя между ними в очередях, на насыщенных варварством и бюрократией блокпостах позволяя себе лишь страдальческие лица, ночуя под звёздами в степи, после двухсотого километра хаджа свет почти не выявлял их истончившихся фигур, они с некоторых пор оказались в шаге от святости, локомоция зомби, с единственной страстью, бегущие по мелководью, меняющие на перекладных станциях снегоступы, и им меняли, в случае чего уступая свои, в том, как они скатывались со склонов, был особый символизм, легенда этой части Альп, полное гашение эха и сейсмических эффектов, подземная река выносила в тоннель из склонившихся ив плывущие на спине тела, глаза открыты, руки сложены на груди, расстёгнутые шинели медленно перетекают в стихии на уровне согреваемых лучами солнца вод, представители малых народов и не учитываемых даже Красным крестом национальностей молча поделились бураком, молча сопрягались против инкарнации самой субстанции зла, рупоры этой окраины Млечного пути, в котором ещё никого так не взрывали, разочарованная, но бесконечно нацеленная, постепенно разошлась ближе к полуночи.