В оплату я взял всего по трети и, получив означенную часть в виде денег, сказал, что завтра в 10 часов утра он может явиться. Это люди из того времени, канувшего, его вкусившие, теперь им, надо думать, тяжеловато, предметы допускают слишком много толкований.
Как я сейчас помню, ничего и никого не было видно, а император уже почти проехал. По обеим сторонам улицы, раньше бывшей дорогой на Москву, коей решили воспользоваться и в данном высочайшем вояже, народ замер и смотрел с недоумением. Первая шеренга по линейке, потом клювы из обывателей, разная плотность, как и интерес. Давая истории шанс, вытягивали шеи и бомбисты, были и легитимные борцы, субнациональные группы, тираноборцы только там у себя, технофобы, само собой, анархо-индивидуалисты тоже. От Красной площади начиналось горло, пространство заполнялось титаническими формами, застящими обзор, словно проект превращения Колизея в шерстяную мануфактуру с пристроенными лачугами работников. Стёкла на окнах первых зданий начали трескаться, это был озвученный ранее знак. В шеренгах представляли кортеж уже в нехватке, в накале, позади Николая ехали казаки в белоснежных папахах, кавалькаду их сильно урезали, но и таким ничего не стоило впечатлить провинцию.
Его Императорское Величество много думал тогда о Свазиленде, с июля не шло из головы, потом он вспомнил, как камергер с утра зачитал ему приглашение на торжественное открытие Одесской школы мукомолов через месяц. Мало того, что это в другую сторону, так он ещё и не помнил, где именно они тогда были, не то в шатре, не то он спал под открытым небом, продлевая лето. Здания мерцали, он заметил это ещё с середины площади, то доходный дом, то руина, и вокруг лесa, то пустые, то полны народом, он хотел знать, что они проезжают, далеко ли ещё до места, какого? Сильно вырвался вперёд, держиморды из дворцовой полиции кого-то повязали, но не случилось ни взрыва, ни выстрелов. Эта губерния, кажется, была ему сильно лояльна, Ширинкин, кажется, докладывал что-то подобное.
Вдруг перед ним провалилась земля, трамвайные рельсы сделались вогнуты, провисли, шпалы держались на соплях, конь сделал свечку и каким-то чудом удержался. Открылась пропасть с постамент Александровской колонны, откуда, взбираясь на обломки, ему махали какие-то странные люди. Он сдержанно поприветствовал их в ответ и начал объезжать.
Архитектурная абстракция и городской реализм, да даже аксонометрия руин, сейчас разница между элементами упрощена, куда уж больше, но всё идёт к тому, что различия будут всего лишь копиться, то есть безучастно, как получится. Такой морфологический процесс, а нам там ещё жить. Нынешняя застройка Солькурска — это один большой предмет с системой координат, а территория города — произвольная плоскость, куда он проецирован так, что их антимеры не совпадают. Тогда, в случае необходимости, эти взаимосвязанные проекции позволяют восстановить положение в пространстве, получив наглядное изображение предмета, но только, разумеется, не такого, как прежде, а его энантиомер вместе с энантиомерами жителей. Обрамление из пустых стен разоблачает движение, осознание (ушат ледяной воды, пыльным мешком по голове) постфактум. Иерархия пространств от колодца между подъездами до превращённого в библиотеку двора, который перекрыли стропилами и паклей, сведение архитектуры к чистой массе. Какие-то облечённые властью люди приезжают сюда и убеждают горожан, что долгосрочное планирование невозможно, и это апологеты пятилеток, строители социализма, пиздаболы, лицемеры, забивающие разнарядками творцов.
Старик, о котором говорил Гамбс, пришёл вечером, и впрямь веля называть себя Честь имею. Это показалось мне странным, но после войны странностей хватало, люди получили много контузий и велели называть себя так, как стукнет им в голову. Он был не из НКВД и ладно. Гамбс, рассказывая о нём, умолчал, чего тот хотел от него и чего захочет от меня. Раз уж Гамбс картограф и я картограф, то что за ужасную вещь он может от меня желать? Рассказать ему мои тайны? Что карта Герарда Кремера — это, на самом деле, космологический комикс?
Карта Фра Муаро: две девки сцепились волосами и удирают в разные стороны.
Ильдефонс Серда, «План Барселоны»: ячейки, энергозависимые части системы памяти, на которой поставлен крест.
Пейтингерова таблица: французский поцелуй рептилий.
Его же «Ихнография Марсова поля античного города»: аэрофотосъёмка города колонизированной планеты.
Карта Аль-Идриси: одно полушарие мозга иссушено другим.
Бонавентура ван Овербек, «Античный Рим»: улыбка убийцы, а поверх его лицо, стиснутое чулком.
Контуры карты на глобусе Бекхайма: исхлёстанной задницей сели на газету.
Планисфера Джакомо Гастальди: боги герметических символов пытаются успеть на битву в Тевтобургском лесу.
Джованни Ноли, «Переработанный план Рима 1551 года работы Леонардо Буфалини»: тьма наползает на локацию, которая, если приглядеться, вся оставшаяся цивилизация и есть.
Херефордская карта: трагически упущенный вниз трон Господа.
Карта мира Жана Ковена и Корнеля Мортье: раздутые великим деланием шестерни.