План D накануне

— Хорошо, давайте без церемоний. Вы вызваны для обсуждения дела величайшей авантажности и секретности с сильным политическим гласисом. — Левый стог схватился за сердце, и его как будто повело. — В двух словах обрисую сложившееся положение вещей. Начну с того, что вы и так знаете. Наш государь Александр Освободитель вслед за тем, как отменил крепостное право, пошёл ещё дальше, уже вообще чёрт знает куда, но ему виднее, директивы из центра им уже запоздалы, но… словом… Земские эти реформы. В то время как в разных валахиях земли, в том числе и в нашем отечестве, трое безумных литераторов сочинили и опубликовали три вреднейших произведения. Во Франции некто Жюль Габриель Верн сочинение Voyage au centre de la Terre, в Англии некто Льюис Кэрролл повесть Alice’s Adventures in Wonderland. Третий из своих, пригрели аспида на груди. Николай Лесков из Орловской губернии, сочинение «Леди Макбет нашего уезда». В высоких кругах государства подозревают международный заговор, составленный этими тремя эпопеями, как говорится, видать только вершину айсберга, так всегда бывает, громадная же подошва пока под тьмою вод. Этим вам тоже надобно озадачиться, однако в положенное время. Я ведь не сообщил самого. Самое главное, точнее, пред ним, то, что один народничек, стакнувшись с ними, задумал создать из трёх сказанных одно, грозящее стать гимном гибели России и того, на чём она держится. Наши агенты сработали на опережение, и негодяй был пойман, не успев даже перевести французскую и английскую главы своего макабрического эссе, жаль, упустили синхронистов, мерзавцев разве что на одну степень меньших. Компетентный орган приговорил С.В., подлец именует себя миротворцем, к казни, и мы почти сумели это дожать. Теперь точно самое главное. Во время церемонии, в толпе, которая, как и обыкновенно, вам следует это знать, собирается на такие праздники, выявилось несколько, напавших на гвардию, нёсшую караул, и палача, они освободили С.В., и всё вместе это выходит — устроили ему побег. Когда их настигли, они уже прикинулись монашками и как ни в чём не бывало катились на полозьях по замёрзшей Москва-реке. После же вообще оторвались от наблюдения, волкодавы потеряли след.

Сказавши это, он приманил к себе генерала-кригскомиссара, прошептав эпилог ему в ухо. Через некоторое время до стогов дошло:

— Инструкции и подробности в письменном виде получите у.

Сиверса в этот миг на балконе уже не было.

Альмандина смотрела на подружку — такого рода отношения в выколотой окрестности назывались батолитом; она с удовольствием крутнулась на носках, демонстрируя новое платье из-под распахнутого полушубка, всё в зелёных квадратах, помещённых на серый фон. На каждой ячейке светлого пространства изображалось нечто значительное, в тонком художественном вкусе, вроде смерти последнего из Каролингов, крещения Олава Харальдссона, разрушения церкви Святого Гроба, перехода кераитов в несторианство, Ибна Йунуса за составлением астрономических таблиц, историков, оспаривающих договор Ярослава Мудрого с Византией, Болеслава Кривоустого, пытающегося облобызать сына Збигнева, определённых зарисовок из «Истории английского народа» архидьякона Хантингдона, основание эпирского деспотата, Минамото Санэтомо с нитями, тянущимися от ног и рук, пуговичных глаз, прозревающих бесконечность, высадки шотландских кланов в Ирландии или портрета Раймонда Луллийя.

Они были на краю Хитрова рынка, на углу Подколокольного и Свиньинского переулков, среди всего белого, вторых ярусов церквей и кирпичных стен с дикой начинкой за собой; людное место, в особенности теперь, когда на рынок привезли котлы с обедом. Отсюда всё шло вверх, концентрация мглы очерчивала пояс для осмеливавшихся войти в эту манную кашу и подстроиться под нездоровую атмосферу. Царство ночлежек, подогревавшихся снизу пламенем каминов со своей мифологией, где с недавних пор обжигался портландцемент. По большей части эти монастыри наполняли бывшие крепостные, получив шесть лет назад свободу, приехавшие искать работы в Москву. Непрестанно шло подселение, много людей находило тут неплохой способ выживания. В переулках, в особенности подле церквей, можно было видеть местную живопись, граффити, исчезавшие и появлявшиеся на вертикалях, белых, на чистых листах окрестности — Ивана III, запомнившего это место как ничем не ограждённое болото; Лукьяна Голосова, широко шагающего ещё в Кулижках; Фёдора Головина, от оседавшего веками тумана парик его приобрёл белые вкрапления и общий сероватый колер; по сию пору действительного тайного советника Свиньина, пытающегося войти в свой дом, откуда всякий раз его отваживал слуга новых хозяев, да к чёрту, сам Николай Захарович нет-нет да выходил прогуляться вокруг площади, — нарисованный углём на белёных стенах, — однако в описываемое время его уже почти никто не узнавал.