План D накануне

Ты похитила меня, признаю, очень вероломно, когда я тащил в обеих руках мегафоны, прежнего образца, пять штук, без ложной скромности скажу, что это, скорее всего, рекорд. Если бы ты только знала, куда я шёл! На пике чувства, появившегося у меня давно, преследовавшего давно. Что я один ещё проворен и отдаю себе отчёт, что норма вовсе не норма. Для большинства людей я исчез, представляешь, какие последствия это вызовет? Как последствия исчезновения Луны.

В 43-м я подорвался на мине и думал, хуже уже не будет, дурак, а, вот ведь какой дурак, несмышлёныш, малец. Физическая боль, это ведь только агент волевых усилий.

Что сделал я? Переоценил свою звезду, бросился с места в карьер, перескочил с Чапека на, как оказалось, Кафку… А? Нет, не на Сухово-Кобылина. Что сделали со мной? Убили кинематографического Салтыкова-Щедрина, а ещё лучше кинематографического Свифта. И вот тогда я не выдержал.

Норд1671 обнаружил себя на полу подземного хода. Сколько он здесь провалялся? Раньше переносил в основном стоя; не является ли это ухудшением состояния, тревожным симптомом? Сколько членов клуба злорадно перешагнули через него, снуя в обе стороны, должно быть, ещё позвали приятелей, стояли и смотрели на одного из своих, которому наконец-то не повезло.

Тьма сгущалась, помалу скрывая замшелые пространства кладки, сваленные под ту модели, выросшие из стен грибы, проштробленные полости, толстые провода в оранжевой изоляции, прерывающиеся рельсы, подпорки с пятнами Cladina arbuscula. Он нажал подлокотник на двери вниз, войдя без стука.

Каллимах был столь значим, что даже плавал на Тасманию подсыпать яду и связать шнурки нескольким своим бывшим. Среди посвящённых, — он переназвал кишечник квебехсенуфом, послал по матери тула Йима Сияющего, подтёрся графиком деления Пятикнижия на источники, — о нём беспрестанно шептались.

— Я занят, — бросил он, оставаясь невидимым.

— Я пришёл задать несколько вопросов об одном человеке, который иногда приходит и стоит среди последних деревьев.

— Вот у меня сразу, сразу появились мысли на этот счёт.

— Мне было бы желательно…

— Сколько я здесь сижу, не видел поблизости ни одного.

— То есть статуи не от таксидермиста? — неожиданно вскинулся он.

— Ну, если это и впрямь человек, стоит отнестись к нему пылко, поддерживать интерес издалека, не замечать вблизи, всё предусматривать.

— Я видел его три раза, но так и не подошёл.

— Это он тебя подослал?

— А почему следует быть таким уж осторожным с людьми, они разве хозяева своей плоти?

— Риторические пошли?

— Ладно, — он взялся за дверную ручку.

— Ну, раз уж он прибрёл сюда, то не морфинист точно.

— Но ведь тогда он не объяснит меня себе как галлюцинацию.

— Погоди, тут что-то мелькнуло на простыне.

— Решусь спросить…

— Не стоит, вы же все должны думать, что я почти читаю мысли. Ясно как день, ты ещё встретишься с ним и будешь вовлечён в противоположность задуманного тобой.

— Как он может знать это, если я не исповедовался в рупор?

Что он там делает за углом? Накручивает локон на палец? Ухмыляется, думая: в чём ужас наш? смакуя саму подачу такого вопроса и что мало кто додумался им задаться.