План D накануне

В помещении был ещё кто-то, сначала он почувствовал это как некую липкую эктоплазму, потом увидел. Поднял все свои знания, потом нажитую к тому мигу импрессию от опосредованных столкновений, потом подумал: «Так вот оно как, всё-таки ты сам к ней приходишь». Чему она, интересно знать, сходна по возрасту? жизни что ли? Вот это у неё опыта тогда, а чтоб оказываться в разных местах одновременно, приходится, видимо, извернуться. Он моргает, а она в сей миг делает дело в Акапулько, Мадрасе и Петербурге и снова сюда, сидеть перед ним истуканом, вот только для чего? Пани Моника — парень, конечно, удивительный, но ведь не уникальный же? Как там было? тьма тьмущая, кто-то перекрикивается вдали и вблизи, а может, это скрежет сворачиваемых Богом механизмов, какими он всё проворил. Слева обдаёт беспримесным воздухом от взмаха, на грани видимости зажигается точка, не синяя и не красная. Тогда пока только демиург, но уже подумывающий начать отпускать бороду и волосы, сидит ещё более каменной шишкой на атолле Старопангеи. Сердце его увеличивает количество сокращений в первый и последний раз, в этой широте вызывая приливы массы мирового океана в форме эллипсоида. В системе отсчёта, ну или по земной поверхности бегут две взаимно противоположные волны. Поверх Анд ставят подиум — купидоны, все в складках, спускают на тросах, шестьсот тысяч единиц любви. Чтоб отъять от тверди эту доску, резанули по Хвойницкой возвышенности. Также известный как Бог отсматривает своих големов, они же система мира в самом начальном приближении. На приподнятом ради такого дела В1В2В3В4 разверзается полог из тьмы и выходит эта мистрис, сразу превращая променад в барную стойку.

Попробовать, что ли?

Какой-то молодой четырёхглазый, по виду студент или семинарист, не успел З. опомниться, всучил ему в руки подшивку газет, перетянутых бечёвкой, и подтолкнул к одному из свободных столов. Он воспротивился, но потом заметил на верхней передовице нечто, после чего послушно пошёл. Поверх столешницы лежало два каучуковых шара на ремнях. Присмотревшись, он понял, что все, кто сидел над книгами или журналами, заткнули шары в рот, а пряжки свели на затылке. Дождавшись, когда студент отойдёт, склонился над газетой. Поскольку он не умел читать, то разглядывал передовицу. На длинных ступенях, на фоне величественных светлых колонн, в два ряда стояло девять человек, среди которых были и двое замученных им квазифартовых.

Дом, с тех пор как он бывал здесь в последний раз, сильно изменился. Мать стала не такой весёлой, он вообще, если копнуть поглубже, не знал, выстреливала ли у неё та внутренняя система наград, пряла ли она по ночам в избе с ним маленьким или отбивала ту языческую роль, чересчур для материнства неприземлённую. Когда нельзя вынимать груди, нельзя не потворствовать охоте, нельзя не думать о зиготах. Любить его, этому не научиться, не привить медитацией. У неё же сразу прослеживалась низкая энергия, до зачатия, после зачатия, кто бы такое стерпел? вот отец и не снёс подобного ярко выраженного синдрома, да что там, прихотливой апатии, когда она не вся уходит в пыль тракта или в белый камень. Филипп же, напротив, стал не таким угрюмым и взял себе гораздо большую волю, как он успел понять при кратком ночном разговоре с ними. Полтергейст сидел в диванной только в надежде собраться здесь всем и согласованно противостоять начавшейся ночью библиотечной экспансии.

[261] Ёбаный придурок (фр.).

Глава тринадцатая

Звукосниматель