Его «чёрный кабинет» помещался на девятом этаже зенитной башни в саду Аугартен, снабжённой орудиями, а не в башне управления, как могло бы представляться, исходя из логики. Военная цензура с прошлого года перешла в подчинение Главного управления безопасности Рейха, но его деятельность курировало «Наследие предков», в чьи обязанности также входило некое идеологическое обеспечение, скорее всего, демистифицирующее былые страхи германцев, в основном описанные в сюжетах, собранных братьями Гримм, и мистифицирующее не столь очевидные области, о которых в предыдущих рейхах и думать не думали, скажем, о длине детородных органов атлантов. Ему, по большому счёту, было плевать, является ли он орудием по восстановлению древнегерманского мировоззрения или орудием по превращению антропософии из сомнительного учения в посла бренда движения за права текста, за постулат, что «всё и так текст», ему просто нравилось читать чужие письма. Ну вот, например, из последнего.
16 января 1945 года! Соратникам в нехристианский рай!
Соратники!!! Если вы ещё способны взять в руки нечто, содержащее в себе осмысленные взаимосвязи в виде хоть одноуровневого, хоть многоуровневого естественного языка, то самое, чего мы-то с вами за жизнь передержали достаточно, уж точно больше, чем какой-нибудь там Мартин Лютер вместе с Иоанном Тинкторисом, то возьмите! Вот это! Вот, я пишу вам, соратники, герои Отечественной войны и коммерческих вояжей! Тот лес, вы помните его, не сомневаюсь, стал для нас словно нулевая точка на декартовом кресте координат, как осколки после взрыва в замедленном действии мы расползлись прочь по всей розе ветров, и вот мы там, где есть, вытянув свой билет тогда. Кто из нас первый поверил графу? Возможно, двое или трое сразу? Или все сразу? Ну нет, если помните, я-то точно не поверил и, получается, зря! Как многие из нас не верили в нехристианский рай и вообще в рай — точно такая же, на мой взгляд, ситуация! Слыхал тут рассуждение, что, мол-де, лучше верить или говорить всем, что веришь: если ошибёшься — не беда, а если угадал, то не придётся краснеть перед архетипом или перед их размноженным народами набором. Вчера я умудрился обменять второй том «Анны Карениной» того издания Сытина девятьсот четырнадцатого года, ну, вы знаете, где перед иллюстрациями ещё имеются эти листы прозрачной бумаги, на три фунта хлеба! так что хватку я не потерял; более того, за годы первой Великой войны я научился держать средства в универсальной валюте, а за годы второй Великой — блестяще освоил натуральный обмен — аристотелевский metadosis напополам с возмездным гостеприимством! Да что там говорить, в 1902-м в Одессе я продал партию из двухсот экземпляров «Крейцеровой сонаты» издания берлинского магазина Штура в Елисаветградское викариатство, ударив по рукам с архимандритом Тихоном самолично! И это имея на руках из указанных двухсот лишь дюжину!