У Людовика Младшего отсутствовала канцелярия, у канцлера Гозлена — целостность башни, у Тьерри Казначея — жена под рукой, у Ричарда Защитника — любовь к старшему брату, у Карла Простоватого — след поцелуя на ногах, у Уильяма Мэлмсберийского — отдохновенье от стен, в пузыре его хозяина — видимость. Сэр примостился к мутной поверхности, растянутой в проёме, наблюдая за опушкой. Отчаявшись ждать, обратился к хозяину с вежливой речью. В той назвался сам, выказал признательность за данный ему приют, сдержанно похвалил жилище и даже осведомился, может ли он чем-нибудь отблагодарить его за эти хоромы вокруг? Он принял эти слова с неожиданным величием. Ох, подумал сэр, ну и жипон, ещё напыщенней епископа Меланхтона. Жестом, не лишённым галантности, он отмёл все его beneficia [16], после чего выдал своё сенешальское прозванье. Хильдерих Теодеберт Гунтеук Тюбинген Хлодоальд. Когда он, не в силах дышать от лихого паскудства, распиравшего всё его нутро, спросил, кто ж нарёк его столь претенциозно, начал издалека. Знаешь ли ты, путник, имя основателя династии великих королей, царствующих теперь средь франков? Тихо, тихо. Да будет тебе известно, что зачинатель этого рода, некто Хлодион, родился и вырос на этом месте. В уже достойных меча летах он покинул деревню и вскоре объявился в Брабанте, что в землях проклятых тюрингов. Там сколотил себе армию, разбил с ней римлян и взял крепость Турнэ и второклассную крепость Камбре. Потом распространил свою власть до самой нашей Соммы и подчинил себе добрую половину второй Бельгики. Родил сына Меровея, тот Хлотаря, тот Дагобета и Хариберта. А перед смертью, вот пошла божья наёбка, этот сраный Хлодион приехал и роздал всем подобные имена. Как я счастлив, сразу стало легче, правильно, это правильно, жаба.
Решив обдумать, он вышел посидеть на крыльцо; убеждённый, что перед сном не вредно будет вдохнуть и здешний гнилостный аэр. Насидевшись и несколько озябнув, возвратился в дом. Соохатель Меровингов уже приготовил ему место для ночлега. Ладно, подумал сэр, восполнит маета сегодняшнего дня, как будто христианизация Фландрии произошла за сутки или Иоанн Безземельный даровал владение Ирландией ему и сразу спросил, что он успел сделать; так не в претензии заснул. Проснулся вскорости, от некоего невнятного шума, доносящегося с улицы. Подле окна застыла неподвижная фигура хозяина, напряжённо вглядывающаяся в пузырь. Как добропорядочному гостю, пущенному под кров, предстояло оборонить этого индюка, по скромным своим силам; однажды он подрался с элдорменом, не с Сивардом, конечно, но, кстати, в некотором роде незадолго до того, как Бирнамский лес пошёл войной на Дунсинан. Кто это там, хозяин? Негодяи идут за моей коровьей шкурой.
Сперва он не сообразил, как его шкура может быть коровьей. А, та латанка при входе, встречающая procellas gelidas [17], должно быть, думают варить из неё бульон. Пока он раздумывал, хозяин выскочил в переднюю, отдёрнул и остался стоять в дверном проёме, с напряжением ожидая, когда те приковыляют, ни дать ни взять член управления гильдии готовится к встрече с требующими religiones committendas [18] вдовами. Арнульф Анзелиз Карломан Глисмут Конрад Мартелл. Не могите трогать мою шкуру, я дам вам вещь получше. Да что у тебя есть? Войдите, и сами увидите.
Послышался шум, для здешней трясины прямо восстание графов, он поднялся и попытался сообразить, что это. Корявый палец указал на него. Значит, эти негодяи не брезговали и человечиной — всего лишь спорный случай для шерифского суда, но для него угроза того рода, что не exactio pecuniarum [19] и не шантаж. Ну, тут уж он не стал медлить, чёрта с два будет дожидаться нежданной помощи с небес, там ещё не разобрались со смысловым содержанием действующей причины, не действующей только в отношении самой себя, руша всю теорию.
Блики на воде словно головная боль, он опять неприкаян, всё равно что бос, шлепки позади — прямое воздействие на психическую деятельность угрожаемого.