План D накануне

В предместье Касселя с обеих сторон дороги и так же вглубь тянулись длинные одноэтажные клетки с вертикальными и горизонтальными прутьями, отчего столь хорошо просматривался здешний экзистенциализм. Люди точили башмаки из брусков, мешали половниками в котлах, наказывали детей, сколачивали мебель, стояли на горохе коленями в углах, крепко держась за прутья, прижимались к натопленным горнам, гладили собак, колотили их тут же, шили одеяла из лоскутов, сморкались в подолы дезабилье и власяниц, настраивали цистры, занимались любовью с жёнами, их головы были втиснуты между прутьев и торчали на улице, латали битые ржавчиной шпицрутены, рубили головы курам, подстригали брови и в ушах, рвали поросль в подвешенных к трапециям кадках, бродили и искали друг друга между сушащихся трубок белья, вымахивали наползший из печей дым, другая сумасшедшая смастерила mechanische Flügel [52], надела и теперь исступленно махала ими, не догадываясь, что за ней из клетки через дорогу наблюдает малый в конкистадорской тарелке без забрала; крутили лабиринты из верёвок, смолили факелы, замеряли рост детей, выгоняли из дома скотину, обрывали выпестованные в alchemistisches Geschirr [53] лавровые листки для похлёбки и ран, точили ножи и кинжалы, смеялись, считали друг другу оставшиеся зубы, приседали без устали в ростовщических конторах, мочились с хоров во внутренние дворы, выплёскивали на улицу помои, ближе к замку начали попадаться двух- и трёхэтажные, где внизу кухмистерская, во втором этаже торчащие наружу припасы, в мансарде снимают углы студиозусы, редко, но бывает — коммивояжёры и связные разбойников, в подвалах, очерченных разрытыми котлованами, бакалейные лавки и золотарские перевалочные пункты, на перекрестьях улиц сносимые ветрами околоточные и распорядители движения держались за прутья утюгов, чтоб ветер не утащил их в неизвестное, в ежемесячной статье расходов милиции имелась графа на аренду участка прута — люди не желали терпеть в своём доме даже части их тел; в подворотнях застыли строи сект, в белых и чёрных видлогах, с тонзурами, бакенбардами и бородами, готовые напасть по приказу, только ткни, на любого и любое, что вызывало в горожанах всё большее беспокойство.

Тёплый ветер, гонимый далёкими песнопениями из Симферополя или откуда-то ещё, трепал их виски, похвальные гласы словно притормаживали погоню, вставляли ей в спицы орудие казни монофизитов, а это, похоже, был фаллос из никеля. У обоих вдруг на несколько мгновений захватило дух, что они русские — даже Г. ощутил это, хотя у тех же траппистов, производящих неизгладимое впечатление, религиозность так не цепляла, — по крайней мере, подданные этой империи, которая сейчас решила напомнить о себе, явно посредством чего-то на них сосредоточившись. Они далеко зашли туда, где в почёте патриархи, жертвовать, деля мзду на пуды для колоколов, и применять смысл кафоличности как к целому куску, так и к распиленному, нести гражданство с достоинством, ведь тот самый «Святый Боже» — по-другому и быть не может — из этих мест, их соотечественник, а если там всё случилось на границе, так надо послать землемеров, нарисовать в одном из высочайших докладов масштаб и присоединить, как Польшу или Финляндию. Они слишком сосредоточились на своём, личном опыте или имели устоявшееся отношения к такого рода экспедициям вообще, чтобы ощутить какое-то воодушевление от того, что их чёрный отряд воссоединился.

Вскоре на горизонте показалась карета, катила прямо вдоль ручья. На козлах сидел тот самый дьявольский коридорный. Их уже никто не боялся. Он приближался с подавляющим волю следованием закону колеса, фирновый каскад, да какой там каскад, премьера «Ринальдо» в Театре Её Величества — не остановить и не спастись бегством. Г. отступил в бок от стоянки, мотнув ему головой на противоположную сторону и отобрав трость. Показал, как надо держать, взявшись правой за дальний обрез от навершия, левой под пирамиду, как будто готовясь отбивать мячики. Гавриил кивнул, получил палку обратно.

Глубокой осенью 1895-го года, в половине первого пополудни, то есть в свой законный час отдыха, он стоял в первом ряду насельников на торжественной встрече Л.К. и его коадъютора. Расшаркивался сам приор, перед всей братией в капюшонах, надвинутых глубоко, хотя когда-то давно им прививалось иное. Выступая перед монахами (подле него перетаптывались и почётные гости (настолько почётные… не знай Г. все их дела, точно бы решил, что это самые главные и строгие трапписты среди всех траппистов сходных жопоаббатств)), барабанил на французском прочувствованную речь, о поделом-вору-и-мука этих двоих, чьё главное фурорное набирание, по суждению настоятеля, в пособничестве монастырю, заключалось в установлении происхождения монаха Агафангела. Не смотря на свой скептический настрой, он не уходил в него с головой и видел, что настоятель бы предпочёл в принципе говорить поменьше, а братия — побольше.