План D накануне

Сбросил тело на жёлтую литосоль, вонзил лопату, они опустились на бревно неподалёку — отвалившийся от насыпи крест — смотреть, как он, не зная усталости, вздымает уступ, подобно директору Всеобщей компании Суэцкого канала, который не укладывается в срок, вгрызается, словно Гаргантюа, отбрасывая на бок, вгрызается, словно грифельный стержень в жерло карандашной заготовки. Скинул одежду, оставшись в одних бальзамированных обмотках. Всё утро он приседал то на одной ноге, то на другой, под конец держась за алтарь, но сейчас этого как-то и не чувствовалось.

Они были объяты страстями, которые с годами только наслаивались, преломлялись и делали весьма прихотливую спираль, вроде макромолекул с угла зрения получившего в лоб копытом. Он навсегда привязан к книгам, в то же время его делили отнюдь не они. Мирка, конечно, была не такая наглая и не такая амбициозная, думая, что всё ещё отвечает за неё, как в детстве, когда их носило по пустыням с бедуинами, два одинаковых силуэта в хвосте каравана, самум держит рвань накидок на юго-восток, рука сжимает отвороты у горла. Оберегала, как могла, чтобы никто не раскусил способностей, а каждый третий араб, с которым пересекался путь, хотел растлить. Мать их ничем не окружала, но хотя бы познакомила.

Он, казалось, жил и жил, жил и жил, жил и жил, иногда связывая это с документом, иногда думая, что не так уж много и прошло, сколько там, лет десять? а то и меньше, может, у него особенная наследственность и скудные затраты энергии, непобиваемые этой промышленной революцией. Постепенно отвергаемая им система доведения до веры и её непроходящего поддержания оказалась не столь уж и цепка, хотя, может, этот курс молодого хранителя, по итогам которого он обставил потенциальных скевофилакса и сакеллария, был банальным убийством времени, а служения в чине — баловством, наполовину волокитой, наполовину встройкой индивидуальности в страту, да и у него она оказалась слишком бурляща, или как ещё это понимать? Как относиться к его согласию помогать, по сути, туркам? Что он вообще за человек, для чего позволил должности взять верх? Ещё эти странные женщины… Деукалайон вскинулся под чинарой, как мало анализировал он их соседство… к чему это всё, ведь он хотел не так… да, не так, но жизнь засосала. Попробуй, пособирай книги, не плутая в сюжетах ежесекундно, а там такого понаписано, может, врут, а может, это их личный опыт.

Изумление — перед ним не книжный том, а сколько-то сшитых в переплёт еженедельников химиков, с чернильными картинами пентаграмм, неоконченными рассказами убитых за сочинительством рабов, планами городов, изображённых с высоты птичьего полёта, картинками непонятного свойства, на которых: «яйцевыя клѣточки», «одноклетные организмы», «зернышки хлорофилла», «саккулина, взрослая и молодая»; «Фотографич. аппараты. Для Г. г. любителей. Е. Краусъ и Ко», тут же напечатан натуральный вид механизма с гармошкой, установленного на три палки, «Генрихъ Клейеръ, велосипеды „Орел“ Франкфуртъ-на-Майне», «Мозольная жидкость „Голлендера“ Средство для уничтоженiя мозолей и бородавокъ», «Капиллеринъ для мытья волосъ провизора Охоцимскаго», «А. Г. Рутенбергъ в Риге. Сигары, сигареты, папиросы, табакъ турецкiй и американскiй», «Т-во СПБ. Механическаго производства обуви. Наши „легкiе скороходы“, „полуботинки для лета“», «Нива», ниже мельче: «Иллюстрированный журналъ литературы, политики и современной жизни». «Турецкое кладбище въ Скутари, близъ Константинополя». Как афиша немого фильма. Нет, афиша современной грузинской комедии-альманаха.

Отдельной полкой стояли все книжки Аристотеля: «Категории», «Первая аналитика», «Вторая аналитика», «О доказательствах софистов», «Топика», «Метафизика», «Физика», «История животных», «Метеорология», «Три книги о душе», «Никомахова этика», «Политика», «Поэтика» и «Риторика». Ещё имелся Платон: «Протагор», «Фэдр», «Георгий», «Феэтет», «Софист», «Политик», «Кратил», «Филэб», «Пиршество», «Государство» и «Критий». «Диалектика» Диогена Вавилонского. Десяток томов Диогена Лаэртийского «Жизнь, учение и мнения знаменитых философов». Фома Аквинский: «Комментарии на Петра Ломбардского» и «Суммы». Максим Ефесский: «Звёздные пути» и «Пророчество друида». Антисфен: «Полемика против Платона». Порфирий: «Введение в категории Аристотеля». Парменид: «О природе». В общем, о природе он должен был знать всё.

Вёл пальцем по переплётам, пытаясь анализировать свои чувства при этом. Весьма полезная практика. А то ведь сам себя не проверишь, расхолаживание там, невозможность взрываться на старте, как раньше. Приняв вечером три пакетика порошка вместо одного, он погрузился в странное полусонное состояние, представшее в виде несложной картотеки. Имена и даты рождения всплывали абсолютно хаотично, но отчётливо, и он знал, что они чем-то объединены, по крайней мере этим списком.