План D накануне

Будучи вне затвора, конечно, они больше ориентировались на общественность, тут сразу же била в глаза патология основателя — загнать всех в паству и той манипулировать, безоглядно, как и сам он скатился к этому. Accipiendum est [112] — если, конечно, это на пользу церкви, — вероятное за достоверное, и это уже само по себе обоснование… ну то есть оно где-то здесь заключено, надо искать; казус, что поделать, индетерминизм. Pugnatores Loiolaei [113] пойдут дальше, давя на надобность межхристианских отношений, мол-де есть механизм, мы его знаем, вот мы какие, а вы говорите, интерпретаторы, крючки и: в мире не господствует случайность.

— Во вторую неделю, вдоволь навспоминавши, надлежит взвить со дна всю земную эпопею Иисуса, тут, я разумею, тоже не нужно погружаться. Кстати, готова ли моя яма?

Вчера вкопал последние три.

— Хорошо. Проводишь только.

Разумеется. Брат Серапион, разрешено ли будет спросить?

— Давай.

Почему именно яма?

— Заключил пари не с теми людьми. Ну так вот. На третьей неделе ты умираешь вместе с Иисусом, а на четвёртой, как понятно, воскресаешь. Брат Игнатий настаивает ещё и на вознесении, в ту же четвёртую, но тебе это уже не нужно. С тебя довольно и воскресения. Кстати, не забудь привязать к ногам нечто тяжёлое. Однако помни, нет воскресения без смерти.

Брат Серапион, разрешено ли будет спросить.

— Давай.

Что значит «иезуит»?

— Вы здесь что, не слыхали об иезуитах?

Я как будто слышал нечто такое, но до конца так и не понял.

— Это называется, что ты просто не понял.

Они шли вдоль правильного нагромождения булыжников, глядя вдаль, оба в капюшонах, со спрятанными в рукава кистями.

Я позволил себе устроить… за пределами. Внутри сложно, чтобы никто…

— Да без разницы.

Справа из-за келий открылась вся церковь, на высоких ступенях стояло несколько мысленно беседовавших послушников. Монахи выходили в открытые в этот час ворота по дороге, которой из Мюлуза прибивало продукты и худые вести. Вскоре они свернули с неё и пошли полем к небольшому перелеску в ста шагах левее.

— И помни вот что, раз ты тогда будешь уже внутри заговора. Если к тебе когда-нибудь явится человек и попросит помочь с фейерверками, сочти его ближним.

Склонившись в глубоком поклоне, он отвернулся и быстро засеменил в сторону монастыря. Серапион скинул с головы капюшон, несколько минут собирался с мыслями над ямой, потом, раскинув руки, упал.

Если тогдашних то Генриха VI, то Эдуарда IV, в зависимости от ситуации, делал Ричард Невилл, шестой граф Солсбери и шестнадцатый граф Уорик (по праву брака), то самого Ричарда курировал Эмеринциан, а кроме него Уильяма Крихтона в Шотландии, Педру Коимбрского в Португалии и Эдвига Абсена, епископа Роскилле в Дании. Он избрал для себя стезю делателя делателей королей. Сам себя он называл (по большей части в одиночестве, однако и в редких письмах отцу) криптократом, как его дед был криптоалхимиком, отец — криптозаговорщиком, один брат — криптогуманистом, а второй — криптоотцом Николая Коперника, что равнозначно квазикриптоотцу гелиоцентрической системы мира, что равнозначно квазикриптодеду начавшихся тогда и с каждым годом делавшихся всё более понятными пикировок с богами.

Он решил убить себя в исходе осени 1471-го года. Причиной послужила образовавшаяся тогда summa rerum [114]: победа Йорков над Ланкастерами у Тьюксбери, завоевание Португалией африканского Танжера, разъяснения между поляками и чехами, обозванные ими династической унией, и разграбление вятскими пиратами Сарая аль-Джедида. Обстоятельства сложились таким образом, что его тело не должен был найти никто из посвящённых, поскольку однажды такой вопрос встанет, он намеревался кое-что прихватить с собой, не мог с этим расстаться.

Сосновый ящик сбросили на дно, Э. стал собираться следом. Без сожаления, потому что знал много натур, оглядел доступную ему поверхность Земли, потом спрыгнул в могилу. Лёг, сперва устроил руки на груди, потом растянул по швам, потом, подумав, снова сложил на грудь, вспотел, губы задрожали. Один из могильщиков упал к нему, поскользнувшись на окопе, ударился затылком о ребро гроба и затих, выбив дыхание и у него. Сверху показалось грязное лицо второго, ни капли сочувствия на том, разве что тень озабоченности. Оправившись, он принял от него крышку, опёр о стену ямы и сел ждать, время от времени постукивая по ней. На поверхности он нервно прохаживался между крестов, раз в минуту заглядывая внутрь.