План по соблазнению герцога

Знала бы она, кто перед ней стоит, догадалась бы, что происходит, но матушка выбралась в город со вполне конкретной целью — налегке и без знаков рода на ливреях слуг. По сути, с мисс Фиви произошло то же, что и со мной несколькими часами ранее. Матушка была мила, очаровательна и едва заметна в своем ехидстве, в то время как сама Фиви отбривала ее почти что прямым текстом. И вот уже матушка, совсем-совсем не понимающая, за что с ней так жестоки, в слезах и растрепанных чувствах; стражи с осуждением смотрят на грубую карьеристку, в которой нет и зачатка женственности и сострадания, а уже вечером слухи стройным маршем идут по дворцу. Ни слова лжи, все при свидетелях — попробуй теперь скажи, что все было не так и тебя спровоцировали! Чистая работа. Я едва удержалась от того, чтобы встать и поаплодировать.

Одно расстраивало, я теперь должна была Элизе мешок чистым золотом. Поставила по глупости на резвую молодость! Надо было верить в умудренную старость…

В общем, все теперь знали, что мисс Ламбри обидела герцогиню Фламмен, и в какой-то мере это ложилось ответственностью на ее непосредственное начальство. Конечно, были принесены извинения, конечно матушка поулыбалась моему жениху, заявив что не в ее года обижаться на юных и пылких, тем более «мы почти родственники, ничего страшного!», и даже не потребовала ее уволить, а демонстративно простила. Еще бы — кошки любят поиграться с мышками, прежде чем есть их!

И что бы она ему там не говорила после, а зерно сомнение не упасть ну просто не могло. И теперь герцог был вроде как немного виноват перед нашей семьей из-за ошибок его подчиненной.

Но это было только первой причиной. Второй было то, что приносить извинения после того, как честно и искренне вывалила, что я думаю и о мисс Фиви, и о его к ней отношении и о нем самом было поздновато. В мое сожаление не поверил бы даже распоследний кретин, к коим жених все же не относился ни разу. Поэтому я решила идти до конца — и обидеться.

Матушка как-то мне рассказывала, что устраивает отцу периодически скандалы и обижается на него как в последней раз из-за какой-нибудь ерунды. На вопрос, а зачем, отвечала: «А чтоб жизнь медом не казалась! Если не устраивать профилактических скандалов — начнет воспринимать мое хорошее отношение, как должное!». Дрессировала его, в общем. Не то что бы я считала это правильным, но логика в этом была. Так что я решила совместить приятное с полезным.

Выкрутиться из неприятной ситуации и заодно показать, что мое хорошее отношение — не само собой разумеется не зависимо от ситуации. Не хотел по-хорошему? Будет как матушка учила!

Короче говоря, я обиделась. Но так как виновата-то тоже была я, герцог сейчас сидел и совершенно искренне не понимал, что происходит. Точнее нет — понимать-то он понимал, просто, судя по взгляду, никак не мог осознать масштаба моей наглости. Сама докопалась до его секретарши, сама закатила истерику, ни перед кем не извинилась — и теперь сама еще всем видом показываю, что извиняться надо передо мной. Я и сама от себя была в некотором шоке. Но озадаченность на его лице меня почему-то веселила, так что остановиться я уже не могла.

А еще он смотрел на меня так внимательно. Наверное, я только сейчас до конца осознала, насколько меня раздражал этот его взгляд будто сквозь меня. Будто я просто декорация для сценки или дерево в саду. Что-то неизбежное, но абсолютно незначительное. Это задевало. И заставляло чувствовать себя пустым местом.

И вот сейчас он смотрел прямо на меня, вглядывался, пытался поймать взгляд. И от этого что-то волнительно сжималось в животе, теплели щеки и разгорался азарт. Его удивленный, но тяжелый и строгий взгляд будоражил, требовал раздразнить его еще, вывести из себя. И я наглела в своей обиде все дальше.

Матушка продолжала щебетать, отец сидел с остекленевшим взглядом и считал секунды до того момента, когда прилично будет отговориться работой и сбежать, а между нами с герцогом сгущалось напряжение. Он раздражался, а я смотрела на это с почему-то абсолютно детским восторгом и выделывалась все больше, все очевидней. Матушка уже поглядывала на меня с удивлением и пыталась подать мне лицом какие-то знаки.

И вдруг все это как-то разом прекратилось. Мужчина вдруг успокоился, прищурил весело глаза и откинулся на стул. Посмотрел на меня открыто, будто забавляясь моим поведением. Внутри все обожгло, и я вспыхнула. Волосы на загривке будто привстали. Я поерзала на стуле и нахмурилась; постаралась не показывать смущение и мгновением позже подоспевшего раздражения, но, кажется, не очень удачно. Почему-то его взгляд мне не понравился. Не то чтобы в нем было что-то плохое, просто под ним я почувствовала себя… как-то странно. Неуверенно. Он что-то задумал?..

На прощание он поцеловал мне руку, сверкнув исподлобья глазами как-то совсем не так, как обычно — будто с мальчишеским любопытством. Не знаю почему, но меня это слегка разозлило.

«План по соблазнению но. 7, п. 1 — вроде бы да?..»