Планета безумцев

— Не слишком ли круто для одного? — спросил я. Меня совершенно не радовала перспектива беседовать с пьяным Хаткинсом. Я почти поверил в правдивость его трагической повести. И чтобы поверить окончательно, мне нужны были подробности и детали. А как мы знаем, именно детали для пьяного представляют особую сложность… И еще: как бы там ни было, теперь я хотел дослушать Хаткинса до конца. И узнать, о чем он хотел меня попросить.

— Одна бутылка — ерунда, — ответил он. И пока официант ходил за виски, сидел молча и мрачно насупившись. Я не тревожил его, по опыту зная, что если человек решил выпить и вести беседу под спиртное, то до первого возлияния будет упорно держать паузу.

Когда Хаткинс опрокинул в себя первую рюмку, я сказал:

— Вы добились своего, Томас, заинтриговали меня. Если то, о чем вы рассказываете, действительно имело место, то… Знаете что, давайте все по порядку.

Он криво усмехнулся и сказал:

— То, ради чего мы, собственно, и собрались. Чтобы я рассказал все по порядку. А вы слушали и не задавали глупых вопросов.

Я смолчал. Он влил в себя еще виски, придвинул ближе тарелку с закусками, но есть не стал. Потому что сосредоточенно морщил и потирал лоб, как бы вспоминая нечто важное.

— Я не знаю, — наконец сказал он. — Не знаю, кто эти существа, которым я обязан своим спасением и трагедией своей жизни. Но я знаю, что они — твари. Потому что они сделали со всеми нами, со всем экипажем, такое… — Он шмыгнул покрасневшим от алкоголя носом. — Смерть на нейтронной звезде была бы лучшим исходом.

Он помутневшим взглядом посмотрел на початую бутылку виски.

— Рассказывайте, — попросил я и отодвинул бутылку. Он не стал возражать.

— Я буду говорить о себе, потому что ничего не знаю о других восемнадцати. Я чувствую присутствие на Земле четырнадцати человек из них. Эти четырнадцать живы и действуют заодно со мной. Но где и как — сказать не могу… В общем, наши спасители заложили в меня целую жизненную программу. Как только корабль оказался на Центральном космодроме, и экипаж сошел на землю, я подал в отставку. Пока же ожидал приказа, продолжал работать и вести себя как обычно. Свое решение об уходе из космопилотов объяснял стрессом от встречи с нейтронной звездой. Говорил, что хочу заняться фермерством. На осуждение или насмешливые подначки коллег не отвечал. А когда пришел приказ об отставке, собрал вещи и улетел на другой материк.

Так началась моя жизнь земного странника. Я переезжал из страны в страну, с континента на континент, с острова на остров, из отеля в отель. Снимал дома и квартиры, подолгу жил в них и везде вел себя как беспечный и очень недалекий турист. Я часто возвращался в те же места, где уже бывал. Теперь я понимаю, что петлял, как заяц, — запутывая следы, сбивая с толку возможных соглядатаев. Шпионов, которых, конечно же, не было. Кому нужен испуганный отставник, коротающий жизнь в бессмысленных путешествиях?

Прошло два года. Я не задавал себе вопросов о смысле жизни, о цели своих предприятий. Мне не было скучно. Радости я тоже особой не испытывал. Ни от чего. Казалось, времени для меня не существовало. Я жил как растение. Молодой, полный сил, прекрасно образованный человек — я жил, как растение. Когда у меня кончались деньги, я находил способ их заработать. Лишь для того, чтобы продолжать выполнение заложенной в меня программы. Но однажды я почувствовал, что этой жизни пришел конец. И в тот же день встретил Томаса Хаткинса.

— Хаткинса? — переспросил я, думая, что он ошибся. — Вы назвали свое имя.

— Нет, — покачал головой Хаткинс. — Вы запамятовали, сэр. Мое имя — Томас Брайтер. А Хаткинс перестал существовать восемнадцать лет назад. — Он налил себе виски и опрокинул в себя две рюмки подряд. Взгляд его замутился еще больше, мятое лицо покрылось красными пятнами. Он пожевал корочку хлеба, наклонился ко мне через стол и доверительно прохрипел:

— Я убил его, Рочерс. Слышите? Убил!

Мне еще не доводилось слушать подобные признания. И поэтому стало немного жутко. Я отстранился и стал усиленно соображать. А потом презрительно рассмеялся и сказал:

— Не говорите ерунды, Хаткинс! Если вы убили того человека с целью взять его имя и завладеть документами, то ведь на Земле это абсурд! Документы почти ничего не значат. За восемнадцать лет вас тысячи раз идентифицировали в различных местах по папиллярным линиям рук и ног, структуре волос и ногтей, форме ушных раковин и зубов. Вы — или Хаткинс, или… Вы все врете.

Он вдруг разъярился и грохнул своим тщедушным кулаком по столу.