Планета грибов

Она закрывает глаза. Темнота. Потом слабый свет. Контуры прямоугольника, похожего на окошко. Нет, скорее на рамку. В рамке кто-то стоит. Она вглядывается: похож на человека. Невысокий, мелкие черты лица. Он тоже на нее смотрит. Внимательно, цепкими глазками. Что ему надо? Хочется прогнать, крикнуть: нечего на меня смотреть! Я не репродукция!

Мелкие черты оплывают, будто смыли краску. Свет гаснет. Снова непроглядная тьма… —

Ездиют, доездились, железо пришлось резать. Искры так и сыпались. Разрезали, подошла поближе. Гляжу – батюшки мои, девка. Пока тащили к обочине, присмотрелась: да нет, баба. Эти, в белых халатах, покрутились, да и уехали. Мордатый всё записал, опять звонит. Вон оно как бывает: и не старая, а на тебе. Смерть дело знает, своих метит. А эта лежит. Тут только спохватилась: ведь не по-людски. Будто не человек – собака. Лицо голое – закрыть полагается. Хоть чем, хоть тряпкой, хоть передником.

Старуха сунула руку, пошарила под банками. Газета – хорошо, новая, не рваная. Там программка на будущую неделю, купила в ларьке.

– Ну, лежи, доченька. Отмучилась. – Расправила пальцами. Перекрестила как есть, через газету. Заплакать не заплакала, всхлипнула жалостливо, тоже положено. – Царствие тебе небесное, пусть земля будет пухом… —

Тело лежит на обочине, лицо прикрыто газетой. Старуха качает коляску, нянчит младенческие банки: вырастут – станут огромными стеклянными сферами. Всё выше и выше, старухи с коляской уже не видно…

Внизу раскинулось поле, поросшее цветами – васильки, лютики, колокольчики, – тонкие стебельки качаются на ветру. С высоты это похоже на разноцветные волны. По краю выросли яблони, усыпанные спелыми плодами – яблоки от яблонь падают далеко.

Вдоль дороги стоят осины, от которых родятся апельсины – на мячик похожие, но в середине не пусто, а сочно и вкусно.

На грядке у самой обочины расселись лук и чеснок – родные братья. Лук от семи недуг, стрелы к солнцу проросли – держит пластиковую бутылку. Из нее течет молоко – жидко, а не вода, бело, а не снег.

Оранжевая девица, сидящая в темнице, а коса на улице, шевелит пышной ботвой.

В тени пристроился генерал, всему голова – выросший в поле колоском, лежит куском. Бравые картофелины в коричневых мундирах – нет в мире овоща сытнее – маршируют поперек поля.

Мальчишки-стручки бегут за ними, лопаясь со смеха – рассыпаются бусинками-дробинками, сладкими горошинками. Следом катятся белые бочки, на них ни сучочка: разобьешь – никакой столяр не склеит.

Два мужика, упершись руками, катят огромный кочан. Из-под дощатого навеса слышен хруст. Тетки, закатав рукава и подбоченясь, шинкуют капусту длинными языками.

На пне, высоком, как обрубок дерева, стоит домик под четырехскатной крышей. Окна занавешены полотенцами. Перед домиком скамейка, на скамейке старик со старухой. Их сын тащит сноп соломы, бросает родителям в ноги. Чиркнув спичкой, разводит костер: пусть погреют старые косточки.

Мать и дочь – русалки с распущенными волосами, – обойдя поле краем, приближаются к озеру. С высоты, на которую успела подняться, оно похоже на блюдечко, кишащее голыми женщинами. Мать входит в воду, оставив дочь на берегу. Девочка срывает с головы венок, бросает на землю. Топает ножкой. Мать не оборачивается.

Мужчины, оседлавшие белых коз, скачут по кругу, голыми пятками пришпоривают животных, обросших шерстью. Самые смелые спешиваются, ныряют в стоячую воду. Плывут короткими саженками, настигая женщин.

Всё выше и выше…

Прозрачный шар, покачиваясь на мертвой глади, поворачивается красноватым боком. Сверху он похож на осеннее яблоко, в сердцевине голая человеческая фигурка – извивается, пытаясь выбраться наружу.

Гигантские огурцы, дома без окон, без дверей, лежащие в пряном рассоле, покачиваются зеленоватыми батискафами.

Из прозрачного помидора – по боку змеится рваная трещина – вырастает огромный гриб, шляпка в желтоватых дрыздочках.

Голые фигурки выходят на отмель, идут, раздвигая воду – карабкаются вверх по склону к огромной клубничине, исходящей соком, шевелят жадными губами.

По асфальтовой дороге катит стог на колесах: фигурки, бегущие сзади, подпрыгивают, тянут руки, рвут клочки травы. Клевер, львиный зев, куриная слепота – мелкие луговые цветы, пропитанные медвяной сладостью, проскакивают сквозь пальцы, засыпают дорогу – под колеса рыкающих машин.

Стеклянные сферы, выросшие из трехлитровых банок, плывут над русским садом земных наслаждений – в каждой замкнуты мужчина и женщина, готовые предаться безудержной страсти, беззастенчивым утехам любви.