Планета грибов

Без пятнадцати одиннадцать снял с конфорки почти крутой кипяток. До прихода бригадира еще уйма времени: можно посидеть во времянке, спокойно выпить чаю. Сделал маленький глоток, воображая: вот бригадир сворачивает с Еловой, движется в его сторону, осматривает дома. Ищет самый последний… «А если не дойдет? Если ему покажется, что последний – соседский, спросит, соседи скажут: никого нет…»

Отодвинул от себя недопитую чашку.

Улица, идущая вдоль кромки леса, была пуста. Если не считать чьих-то детей, которые играли у поворота на Еловую – то забегали в лес, то с визгом выскакивали обратно. Мельком подумал: «Странная игра… Мы в свое время играли в осмысленные игры…» Если бы не детские крики, скорей всего, дошел бы до угла. Но теперь остановился и сел на бетонные плиты. Дожидаясь появления бригадира, время от времени поглядывая на часы.

Минуты шли, но как-то неравномерно: то вытягивались, то, словно сбившись в стайку, делали короткий рывок.

Через час, ровно в полдень, посмотрел в небо. Огромное солнце стояло над верхушками елей. Солнечный диск был очерчен до странности четким контуром – будто элемент витража, выполненного на матовом стекле. Он отвернулся, чувствуя обиду: те, с кем он договаривался, взрослые люди, если что-то изменилось, должны были позвонить, поставить его в известность, назначить новый срок. «Господи… Телефон… Там, на тумбочке».

Ринулся обратно, одним духом одолел ступеньки. Так и есть: пропущенный вызов. На звонок откликнулась вчерашняя женщина-диспетчер. Ее голос он узнал сразу.

– Здравствуйте. Это… Я вчера… Мы договаривались, на одиннадцать, по поводу замка. Кажется, вы звонили…

– Ну естественно. Должна была убедиться…

– Убедиться? В чем?

– Что вы ждете, – голос звучал уверенно. – А то бывает – вызовут, а потом чинят сами. Или еще кого-нибудь вызовут. Или вообще… На озеро уйдут. Или в лес.

– Но мы… Я же разговаривал с бригадиром. Мы условились. Ровно в одиннадцать, – теперь уже упавшим, виноватым голосом. – Я ждал.

– Надо было подходить к телефону, – она ответила твердо. – Если ждут – подходят.

Он почувствовал легкое головокружение: женщина-диспетчер говорила как жрица, знающая все оттенки ритуала, который он по невежеству нарушил.

– И что теперь делать? – признавая свою вину, он вздохнул.

– Сегодня бригадир уехал. На объект. Ждите завтра. В это же время.

– Да-да, спасибо, – он поблагодарил трубку, уже немую и глухую.

Зачем-то вернулся во времянку, виновато оглядел неприбранную посуду и поплелся на чердак, отлично понимая, что сегодняшний рабочий ритм непоправимо нарушен: «Но что-то же надо… Не сидеть просто так…»

Печатал, чувствуя в пальцах приятную легкость: текст двигался будто сам собой. Если что и вызывало сомнение, то, пожалуй, расположение кресел: в предшествующих сценах кресло капитана стояло на цент-ральном помосте, теперь почему-то сместилось в левый верхний угол – во второй главе на этом месте находился открытый люк. Через который они, собственно, и влетали. «Небрежность автора или какой-то тайный замысел?.. Капитан что-то чувствует, но не может объяснить. Или не хочет… – Попытался представить себя членом команды. – Положим, я замечаю, что капитан висит над люком… Ну и что? Как – что! Открытый люк – опасность».

Вышел из-за стола и подошел к открытому люку, будто чердак – при определенных условиях – мог стать моделью космического корабля. Заглянув вниз, почувствовал головокружение. От греха подальше отступил на пару шагов. «В моем случае – понятно. Лестница слишком узкая, приходится спускаться на ощупь, спиной. Когда не видишь ступеней, в любой момент можно потерять точку опоры. Но автор – немец. В немецких домах не бывает таких лестниц, никто не спускается спиной…»

И все-таки он думал об авторе с сердечной теплотой, будто там, в другой части света, обнаружилась близкая душа, которая тоже боится люков. Совпадение личных страхов. Впрочем, в жанре, к которому он вынужденно приобщился в последние годы, любое совпадение может оказаться иллюзией – пустышкой, игрой. Имея дело с фантастикой, надо быть начеку, не слишком доверяясь тексту: в любой момент автор может показать переводчику нос.

– Обманули дурака на четыре кулака! – мальчишеский голос под его окном выкрикнул детскую дразнилку, словно подтвердив его подозрения.

Он вытащил лист из-под каретки, заметил орфографическую ошибку и потянулся к карандашу. Карандаш, которым вносит правки, исписан до самого дерева. Пошарив под бумагами, нащупал точилку.

Слои древесины змеились, оголяя грифель.

– Хозяева-а! Эй, есть кто-нибудь?..

Вскочил и подбежал к окну.

У соседской калитки маячил мужик с топором.

– Вы… Не ко мне? – боясь, что тот не услышит, высунулся по пояс.

Мужик обошел кривую елку, растущую у забора, и, обнаружив источник звука, помотал головой.

– Вы… Случайно не бригадир?

Мужик перехватил топор в другую руку и, сделав еще пару шагов, остановился под самым окном:

– А эти, ваши соседи? А то вон – машина есть, а их нет.

Он пожал плечами и, прикрыв створки, вернулся к столу.

– Ну чего? – снаружи донесся другой, но тоже мужской голос.