Планета грибов

– Да бес их знает! На озеро пошли. Или в лес.

– Ну и чего делать? Тракторист отзвонился, сказал, минут через двадцать…

Два голоса держали совет прямо под его окнами.

– Как думаешь, может, и не достанет… – первый предположил не очень уверенно.

– Ага! А если достанет? Бац – и в лепешку! – с удовольствием, словно ему представилось что-то приятное.

К странной беседе присоединился женский голос. Женщина что-то говорила – он не разобрал слов.

Возвращаясь к своим мыслям, точил карандаш, но теперь особенно осторожно: одно неловкое движение, и грифель хрустнет. Вынул и дунул на кончик: «Выдумывают, выдумывают… Мало им нормального мира, созданного божьим помышлением. Не-ет, подавай искаженные миры! Казалось бы, возьми любого человека, загляни внутрь: каждый человек… – За окном слышался шум мотора. Он мотнул головой. – Соседи. Видимо, уезжают. Скатертью дорога… Каждый человек – переводчик божьего замысла, только один уважает Автора, а другой несет отсебятину… – острым грифелем ткнул в подушечку пальца. – Кто это сказал?..»

Почесал в затылке, чувствуя неровности черепа, и вспомнил: обсуждали «Божественную комедию». Шли по набережной, Марлен рассуждал на ходу: «Никак не могу понять: вот рай и ад. Вроде бы они существовали и раньше, пока бог не создал человека. В те времена их населяли ангелы: рай – настоящие, ад – падшие. Согласен?» Он кивнул: «Ну и что?» – «А теперь смотри, – Марлен остановился у кучи снега, который убрали с проезжей части, сгребли к обочине. – Для кого он создал ад?» – «Не знаю… может, для ангелов?» – он смотрел на грязный снег, пытаясь понять, куда клонит Марлен. «Значит, знал? Был уверен, что ангелы его предадут? Заранее построил тюрьму, чтобы потом, когда дойдет до дела… Это – во-первых…» – «Да нет, – он перебил, – глупость какая-то. Получается как у Сталина: измена Родине через намерение. Карается расстрелом».

«Ладно… – Марлен пнул ногой снежную кучу. – Едем дальше. Теперь про людей. Согласись, сперва должен быть Страшный Суд, а уж потом, в зависимости от приговора, одних – в ад, других – в рай. Согласен?»

На этот раз он кивнул увереннее.

«А у Данте?» – «Что?» – «Они уже там. Хотя, заметь, никакого Страшного Суда еще не было». – «Ты уверен? – раньше он не задумывался об этом, но теперь как-то засомневался. – Хотя, конечно… Суд потом, когда все умрут, в смысле, конец света, Армагеддон…» – «Вот именно, – Марлен сделал страшные глаза. – А автор, заметь, жив. Это Вергилий умер. Ну и остальные, которых они там встречают. Тебе не кажется, что Данте, как бы это сказать… воспел внесудебную расправу? Говоря по-нашему, “тройки” и все такое прочее?»

«Ну не знаю… – он поежился, не понимая: шутит или серьезно? Решил: шутит. – Как-то неловко, все-таки классик. Великое произведение, непревзойденное… И знаешь, – он заговорил увереннее, будто ступил на твердую почву. – Теперь уже не важно, насколько это соответствует Евангелию и вообще первоначальной идее. “Божественная комедия” лежит в основе других великих произведений, которые написаны позже. Это как, – взмахнул руками, – колонна. Выдернешь, и все рухнет. Расхождения, конечно, есть, но все равно Данте – переводчик божьего замысла». – «Вот-вот, – Марлен погрозил пальцем, кажется, пропустив божий замысел мимо ушей. – Именно что рухнет. Так ведь они так и рассуждают: дескать, одно дело, первоначальная идея… А уж что получилось, то и получилось. Победителей не судят. Главное – результат: великие свершения. И в космос первыми слетали, и в войне победили… А знаешь, что я думаю?»

Вот тогда Марлен и сказал, а он запомнил – слово в слово: «Не только Данте. Каждый человек – переводчик божьего замысла, только один уважает Автора, а другой несет отсебятину…»

Потом зашли в пышечную, их любимую, у ДЛТ…

Мотор за окном шумит все сильнее.

– Да что они там! – чувствуя, что сбился с мысли, встает и подходит к окну. Снова распахивает створку.

По улице, задрав ковш, как слон – хобот, движется трактор: решительно, но в то же время как-то суетливо и юрко, будто поигрывая всеми узлами и шарнирами.

Тут только заметил: соседскую машину отогнали подальше. За рулем сидит женщина – издалека он не видит ее лицо.

Как-то по-особенному мелко содрогаясь, трактор объехал ее слева и остановился у бетонных блоков. Тракторист выключил мотор. Два мужика – один, тот самый, с топором, другой с толстым мотком веревки, – подошли и встали у кабины. Размахивая руками, что-то втолковывали трактористу, который так и не вылез наружу: сидел и кивал.

«Рыть, что ли, собрались… – стоял, скрываясь за занавеской, стараясь не выдать своего присутствия. – Или блоки потащат?»

Между тем мужики отошли и встали у забора. Мотор снова заурчал.

Трактор содрогнулся и, по-хулигански вертя задом – точь-в-точь дворовый шпаненок, – отъехал назад.

Помедлил, сотрясаясь всеми железными внутренностями, будто примериваясь. С ковшом наперевес двинулся вперед. Зубастая боковина ковша уперлась в ствол, уходивший в небо. Сосна, выступившая за кромку леса, не шелохнулась. Тощие осинки подрагивали на ветру.