Следующие пару абзацев он перевел, не обращаясь к словарю. Вставил в машинку новую страницу, но, взглянув на часы, спохватился: без семи одиннадцать. Телефон, дремавший в брючном кармане, молчал. Благоприятное предзнаменование: если бы бригадир отменил встречу, женщина-диспетчер уже бы позвонила. Как в прошлый раз, когда он проворонил ее звонок.
Выйдя за калитку, он загораживается ладонью от солнца, оглядывает пустую улицу. Одиннадцать ноль три. «Бригадир – не поезд… Мало ли, срочные дела…» – глаза натыкаются на чурбак, лежащий на краю леса: все, что осталось от сосны. На свежем срезе проступают капли смолы. Рядом валяются осколки. Наверняка соседские дети – принесли из дома, разумеется, тайком.
Он садится на корточки, шарит в траве. Под руку попадается осколок балетной пачки. Повертев его в руке, поднимает отбитую головку, фрагмент безрукого туловища, кусочек правой ноги. «Надо убрать, не все, хотя бы самые крупные. Вдруг кто-нибудь босиком…» – подойдя к яме, оставшейся от погибшего дерева, которое уже не принесет никакого плода – из семени, по роду его, оглядывается: будто кто-то следит за ним, затаившись в лесу. Это могут быть только дети, разбившие фарфоровую балеринку. Конечно, не признаются, в крайнем случае скажут: мы поиграли и оставили в траве. Потом, когда стемнело, искали, но не нашли. Родители: раз так, давайте поищем вместе, где вы вчера играли? Там, – дети махнут руками как крыльями. – На краю леса, где срубили дерево, которое не попадет в рай. Родители приходят, шарят – никаких следов. Дети подсказывают: загляните в яму. Родители подходят поближе: так и есть. На дне, среди оборванных корней, что-то поблескивает. Дети хлопают в ладоши: ну, что мы говорили?! Это – не мы, не мы!
Кажется, он уже слышит грозные голоса. Голоса чужих родителей вопрошают: «Если не вы, то кто?» – «Как кто?! – дети поют ангельскими голосами. – Чужой дядька. Утром мы спрятались в лесу и всё видели: разбил, а потом собрал и кинул в яму». Родительский гнев сменяется недоумением: «Зачем?» – «Как – зачем?! Чтобы вы