Планета грибов

Конечно, это она понимала и тогда: доченька – всего лишь слово, простонародное обращение. На крыльце сидел мальчик – их сын. Вечно с книжкой, пока родители надрывались в огороде. Теперь, после этого слова, подумала: я бы помогала. Не сидела как пень.

Единственное лето, когда на родительском участке выросли цветы. Все-таки прижились. Выходя на крыльцо, любовалась своей собственной клумбой. Родители ахали: «Красота!!» Как будто дело в красоте. Да, и в красоте. Но главное – сумела, справилась. Значит, не гены. Если принять решение – все получится. На следующий год на цветы времени не было: сначала выпускные, потом вступительные. Но те цветы – самый первый случай. Потом ее жизнь уже никогда не была прежней.

Родители настаивали на филологии. Ответила, как отрезала: «Я – в торговый». Мать хваталась за сердце: «В нашей семье! Господи… Мы – не торгаши!» Отец пытался переубедить: «Сама пожалеешь. Торговля… – морщился, подбирая определение. – Купи-продай… Мещанство засасывает. Быстро, не успеешь оглянуться. Ты – девочка из интеллигентной семьи… Духовные потребности… Пойми, это все – грязь!»

– Не грязь, а земля.

Лишь бы отстали.

Они и отстали. Вроде бы смирились, оставили в покое. Но все равно чувствовала барьер, полосу отчуждения. Даже их друзья. Раньше всегда спрашивали: как в школе, как оценки? Теперь, когда собирались, разговаривали о чем угодно, кроме ее учебы: «Как в доме повешенного…»

Она оглядывает соседский дом, не подающий признаков жизни: «Скорей всего, живы. И она, и муж. Работали на воздухе. По ночам никаких гостей… Этот мальчик, как же его?.. Саша… Володя… Леша?..»

Мысль о соседском сыне становится фоном, на котором уже разворачиваются другие, насущные: «Съездить в ДЭК, нанять людей. Пусть хотя бы выкосят. Белорусов или этих, западенцев. Только не наших алкашей. По уму, надо бы покрасить. Хотя бы времянку: а то сарай сараем. Создать приличное впечатление. Покупатели – идиоты, особенно бабье. Смотрят на всякую ерунду… – Оглядывая вагонку, шелушащуюся старой краской, вытаскивает сигарету, раздраженно щелкает зажигалкой. Без кофе сигарета кажется горькой. – Шифер – тоже. Наверняка растрескался. – Края шиферных листов, выщербленные, будто обкусанные огромными зубами. На месте укусов чернеет рубероид. – Нет. Заводиться некогда. Ни с крышей, ни с краской. Слишком мало времени…»

Открыла сумку, вынула листок: список необходимых документов. Первым пунктом: кадастр. В районном центре работает специальная контора. Позавчера нашла в Интернете: улица Клары Цеткин. Дозвонилась. Слава богу, можно по срочному тарифу. Приедут, сделают съемку. Дня через три оформят полный пакет. «Скажу: готова доплатить отдельно… Да, еще какой-то квиток. Или – бланк? Девица сказала: розовый».

Дачные бумаги лежали в синей папке. Перебрала тщательно, по одной. Перезвонила конторской девице. Та: ищите. Розовый бланк, выдавали всем.

Уже выйдя за калитку, вспомнила: вынести белье. Просушить на солнце. После зимы все влажное: и одеяла, и подушки…

Ты – дочь писателя.

Оборачивается: отец стоит на крыльце. Стоптанные задники. На губах – блаженная улыбка. Потягивается, вскидывая руки…

«Только этого не хватало!» Оглядывает пустое крыльцо. Решительно идет к машине, открывает дверцу.

Даже ей было понятно: не писатель, а член Союза писателей. За всю жизнь – один роман. Сто лет назад, в журнале «Юность». Мать собирала рецензии, складывала в папку: «Слава богу! Наконец твое имя звучит». Звучало, но недолго.

Нет, дело не в деньгах. Как-то он всегда зарабатывал: выступал на заводах. Однажды, ей было лет десять, взял с собой. Ее посадили с краешку, во втором ряду. Отец рассказывал о своей жизни: работал в газете, потом решил стать писателем. Сказал: писатели – инженеры человеческих душ. Дома он так не говорил. Но ей понравилось: как будто большой завод, на котором делают души. В конце все зааплодировали. Она тоже аплодировала, но не так, как все, по-другому. С гордостью: я – его дочь. Казалось, все смотрят и завидуют.

– Ну вот, теперь не успею. Думала забежать в стол заказов. Ты-то успела?

Женщины разговаривали между собой.

– Да тоже не успела, как раз шла, а тут Алексеич: писатель, мол, приехал. Я и так, и этак… А чего сделаешь, раз попалась. Теперь уж после смены.

– После смены хороших не останется. Разберут. Не знаешь, по сколько в одни руки? Мне бы две надо, у Петра день рожденье. Добро бы знаменитый, а то присылают невесть кого… Пикуля, небось, не пришлют.

– Так он и сам не приедет. На Пикуля-то я с удовольствием…

Вечером спросила: «А Пикуль – хороший писатель?» Отец поморщился: «Плодовитый». – «Он тоже инженер человеческих душ?» Удивился: «Где ты набралась таких глупостей? Хотя… – махнул рукой. В дверях обернулся: – Не знаю, как бы тебе объяснить… Иногда нам всем приходится говорить такие вещи… не то чтобы стыдные…»