Планета исчезающих слов

Рассказ старика длился несколько дней. Он счёл своим долгом передать слышанное от предшественников, а это было как раз то, что мы искали – история! Начал с того, что с горечью констатировал, что никто не знает, откуда они пришли. Все самые древние сказания начинались с того, что память о планете исхода утрачена.

– Сейчас мы считаем планету своим домом, – говорил он. – И мне уже трудно понять, почему все старики, которых мне довелось слышать, уверены в том, что мы здесь пришельцы. Но вы должны сохранить это знание.

Потом заговорил о законе и сразу обрушил ставки тех, кто считал, что закон существовал всегда. По его словам, когда люди осознали его действие, первой реакцией был шок, но постепенно удалось приспособиться. Было замечено, что с самыми простыми понятиями почти нет проблем. С теми, которые обозначали предметы видимые. Потеря знания восполнялась сразу. Попросишь кого-то "Передай яблоко", и сразу видишь и предмет, и действие. Тем более, что знание, хоть однажды бывшее, восполнялось особенно быстро. И детей можно было легко учить словам. Точно так же, как мы это делаем на земле. Правда, родители предпочитали подстраховываться и обучать детей парами. Говорил всегда один, а другой показывал.

А потом детей надо было хорошенько испугать потерей слова. Этот страх поселялся в душах, чтобы не уйти никогда.

Мы наблюдали сцену – работающих отца и сына. Отец, стоя на деревянной лестнице, что-то приколачивал к перекладине над дверью. Сказал: «Молоток». Сын тотчас же подал ему. Скомандовал, – «Гвозди». А сын замешкался, пытаясь открыть коробку. Отец испуганно обернулся, в глазах растерянность, почти паника. Когда сын поспешно протянул гвозди, приговаривая для верности «вот гвозди», отец заворчал нечленораздельно, но успокоено. В сущности, эти люди жили в состоянии постоянного стресса, уже не замечая этого.

Было назначено суровое наказание за речевой подлог и обман. Если кто-то видел, что на просьбу о яблоке тебе передавали грушу, обманщика отправляли на сбор ядовитых растений, из которых делали лекарства, яды и некоторые красители. Срок не назначали, там умирали быстро. И это нельзя назвать неоправданной жестокостью. Люди осознали, что можно вообще потерять язык, а значит и всякую возможность коммуникации. Не знаю, известно ли им что-нибудь о Вавилонской башне, но они подстраховались, простые понятия более-менее удалось защитить.

А вот с понятиями сложными, прожитыми, выстраданными люди настолько не хотели и боялись расставаться, что они постепенно стали стираться из памяти. Старик постарался вспомнить все оттенки чувств, каким он знал названия: трагичные и смешные. Толпа реагировала очень живо. Да и у меня то наворачивались слёзы, то возникал неудержимый смех. Но в целом он с грустью констатировал, что теперь словесное общение стало мелким, бытовым. Почти всё, что за гранью быта и наглядной повседневности, перешло в область неопределённых жестов и невнятных звуков. Даже сами чувства, не огранённые словесной формой, с трудом осознавались, плохо дифференцировались и пугали своей непостижимостью. Все согласно кивали головами.

– Но древние книги!.. – вдруг воскликнул старик.

Люди растерянно переглянулись.

– Да, книги. Не удивляйтесь. Раньше были люди, умеющие их воспринимать. Я не застал их, но мне рассказали, что книги говорят о том, что в прежние времена были даже певцы и поэты. И даже устраивались поэтические и певческие состязания соперников, влюблённых в одну прекрасную даму. Слово любви, облечённое в поэтическую форму, становилось настоящей стрелой Амура.

Глава 5. Состязание поэтов.

Старик приподнялся на своём ложе и мне показалось, что он помолодел. Глаза его сияли, на скулах появился горячечный румянец. Заботливые сиделки прикладывали к его лбу и лицу кусочки ткани, смоченные в какой-то жидкости, но он оттолкнул их рукой. Даже голос его изменился, стал торжественным и вдохновенным.

– Время замирало до окончания состязания, и результат

проявлялся после всех выступлений. Для влюблённых это

было серьёзным риском, но в эпоху Героев, как она называлась, честь и любовь ценились выше жизни.

Он начал рассказ о состязании, и случилось что-то странное. Все погрузились в транс. Не смотрели на старика, не ловили каждое слово, а будто отключились. Кто-то покачивался, кто-то медленно вращался, кто-то сел на землю и обхватил колени руками. А потом в транс провалился и я. Ничего подобного я никогда не испытывал. Уже потом, анализируя, я понял, что силой слов говорящего погрузился в ту реальность, которую он нам описывал. То есть, не в настоящую, а созданную описанием. Позже я понял, что в передаваемой через века картине какие-то слова забывались, какие-то детали домысливались, так что то, что мы видели, было уже творчеством старика, но основанном на том, что ему было показано очень ясно. Так, что он не мог этого забыть.