Планета мистера Заммлера

– Ладно, дядя, для чего вы мне все это говорите? Ведь не просто же так? Наверное, вы что-то имеете в виду?

– Наверное.

– Вы меня критикуете?

– Нет, я хвалю твоего отца.

Широко раскрытые глаза Анджелы гневно горели. Ссора с женщиной в отчаянии? Бога ради, только не это! И все-таки Заммлер пытался чего-то от нее добиться. Его худое тело выпрямилось, поседевшие рыжеватые брови нависли над затемненными очками.

– Мне не нравится то мнение, которое вы, похоже, обо мне составили, – сказала Анджела.

– Разве это важно сегодня? Впрочем, может быть, это только на мой взгляд сегодняшний день особенный. Вероятно, если бы мы жили в Индии или в Финляндии, мы бы чувствовали себя по-другому. Нью-Йорк навевает мысли о коллапсе цивилизации, о Содоме и Гоморре, о светопреставлении. Здесь конец никого не удивит. Многие даже ждут его. Причем я не знаю, связано ли это с тем, что современные люди так уж плохи. Кровопролития бывали и раньше. Цезарь, например, за один день убил четыреста тридцать тысяч тенктеров. Даже Рим содрогнулся от такой резни. Нет, наше время, по-моему, далеко не худшее. Но в воздухе витает предчувствие распада, и я улавливаю это настроение. Я всегда ненавидел людей, которые кричат: «Это конец!» «Да что вы можете знать о конце? – думал я. – Вот мне при моем, если можно так выразиться, могильном опыте кое-что известно». Однако я грубо ошибался. Чувствовать правду может кто угодно. Допустим, это действительно правда, а не просто настроение, не просто следствие невежества или тяги к разрушению, не просто желание тех, кто пустил свою жизнь под откос. В любом случае человек еще существует. Или существовал до недавнего времени. У него есть человеческие качества. Наш слабый сумасшедший биологический вид до сих пор боролся со своим страхом, со своими преступными наклонностями. Мы гениальные животные.

Эта мысль часто посещала Заммлера. Сейчас она свелась к голой формуле. Он ее не чувствовал.

– Окей, дядя.

– Когда будет конец света, решать не нам. Для нас важно, что близится конец твоего отца.

– Я знаю. Зачем вы лишний раз мне это говорите?

Действительно – зачем? Вот Анджела сидит, выставив напоказ грудь и источая женские ароматы. Большие глаза почти сливаются друг с другом. Нужно ли рассказывать ей сейчас про Цезаря и тенктеров, нужно ли мучить ее идеями? Лучше оставить в покое это бедное существо – сейчас она подает себя именно так. Да ей и правда не позавидуешь. Но оставить ее в покое Заммлер почему-то пока не мог.

– Как правило, аневризмы приводят к смерти мгновенно, – сказал он. – Элья получил отсрочку, и это дает нам шанс.

– Какой? Вы о чем?

– Шанс кое-что прояснить. Благодаря ему твой отец стал реалистом: посмотрел в лицо тем фактам, которые до сих пор были скрыты в тени.

– Вы имеете в виду факты обо мне? Обо мне он по-настоящему знать ничего не хотел.

– Да.

– К чему вы клоните?

– Ты должна кое-что сделать для него. Ему это нужно.

– Что именно?

– Тебе виднее. Если ты его любишь, дай ему знак. Он горюет. Он в ярости. Он разочарован. И я не думаю, чтобы все дело было в твоих сексуальных похождениях. В такой момент они могут показаться мелочью. Неужели ты не понимаешь, Анджела? От тебя многого не потребуется. Нужно только дать человеку последнюю возможность собраться с мыслями.

– Если я вас правильно понимаю, вы предлагаете мне устроить старомодную сцену у смертного одра?

– Не все ли равно, как это назвать?

– То есть я должна просить у него прощения? Вы серьезно?

– Абсолютно.

– Но как я могу… Это будет слишком сентиментально и фальшиво, даже по меркам моего отца. Нет, вы обратились с вашим советом не по адресу. Я себе совершенно не представляю ничего подобного.

– Он хороший человек. И он при смерти. Неужели у тебя не найдется для него нескольких слов?

– А что тут скажешь? И, может быть, вы попробуете думать о чем-нибудь кроме смерти?

– Но она стоит сейчас перед нами.

– Вижу, вы останавливаться не собираетесь. У вас еще что-то на уме. В таком случае выкладывайте.

– Я могу говорить прямо?

– Да, только покороче.

– Я не знаю, что произошло у вас в Мексике. Подробности не имеют значения. Я просто хочу указать тебе на одну странность: на отдыхе ты можешь быть веселой, доступной и любвеобильной. Ты можешь заниматься фелляцией и групповым сексом – в том числе с незнакомыми людьми. Это все тебе можно, но нельзя воспользоваться последней возможностью помириться с отцом? Он очень любит тебя. Может быть, больше, чем кого бы то ни было. Он много в тебя вложил, и если бы ты постаралась ему чем-то ответить…

– Дядя Заммлер!

Анджела пришла в ярость.

– Ты сердишься. Понимаю.

– Вы меня оскорбили. Я уже много выслушала от вас обидного. Но сейчас вы переходите все границы, дядя Заммлер.

– Обидеть тебя я не хотел. Просто, по-моему, есть вещи, которые все знают. Ну или должны знать.

– Бога ради, прекратите.

– Хорошо. Не буду лезть не в свое дело.

– Вы в своей конуре ведете своеобразную жизнь. Рада за вас, но с чего вы взяли, будто это дает вам какие-то права? По-моему, вы ничего не понимаете в проблемах других людей. Вы говорите о фелляции? Да что вы знаете о таких вещах?