Планета мистера Заммлера

Ноги в носках Заммлер просунул в туфли десятилетней давности. Недавно на них в очередной раз поставили новые подошвы, и они еще вполне годились для передвижения по Манхэттену. Заммлер превосходно ухаживал за своими вещами: набивал обувь папиросной бумагой, а на ночь ставил на распорки, хотя кожа, казалось бы, уже не стоила хлопот: трещинки и складки так и струились по ней. Эти самые туфли мистер Заммлер носил в Израиле летом шестьдесят седьмого года. Не только в Израиле, но и в Иордании, в синайской пустыне и на территории Сирии во время Шестидневной войны. Это была его вторая поездка в те края. Вернее, экспедиция. Когда начался Акабский кризис, Заммлер внезапно пришел в возбуждение. Не смог бездействовать. Написал в Лондон своему старому другу-журналисту, что должен, непременно должен поехать на место событий, чтобы освещать их как репортер. Например, от ассоциации восточно-европейской прессы. На самом деле ему нужна была только аккредитация – карточка, которая позволит пользоваться телеграфом и обеспечит пропуск в горячие точки. Деньги дал Грунер. И так Заммлер побывал на трех фронтах. Занятно выглядел на поле боя семидесятидвухлетний человек в потрескавшихся кожаных туфлях, пиджаке из жатого хлопка и замусоленной белой кепке из магазина «Кресге». «Янки!» – кричали ему танкисты, по одежде узнавая в нем американца. Он подходил и разговаривал с кем-то по-польски, с кем-то по-французски, с кем-то по-английски. И при этом сам себе иногда казался верблюдом в окружении бронетехники. Не будучи сионистом, мистер Заммлер на протяжении многих лет не проявлял особого интереса к ситуации на Ближнем Востоке. Но когда начался этот кризис, он почувствовал, что не может просто сидеть в Нью-Йорке и читать газеты. Во второй раз за двадцать пять лет один и тот же народ подвергался угрозе уничтожения. Так называемые державы во второй раз позволяли миру катиться к катастрофе, вооружали людей для резни. Нет, мистер Заммлер был не согласен смотреть на это по телевизору в своей манхэттенской комнате.

Видимо, на сей раз его слишком глубоко возмутило безумие происходящего. Маниакальное продвижение идей, изначально дурацких, однако живущих уже много веков. «Глупый султанизм Людовика четырнадцатого сделал из де Голля Карла Великого на новый лад», – сказал кто-то. А чего стоили имперские амбиции русских царей в Средиземном море! Глупое стремление доминировать в Средиземноморье руководило ими двести лет, и сейчас в «революционном» Кремле разрабатывалась та же идея, причем разрабатывалась по-старому. Неужели никого не смущало, что первенство в количестве и оснащенности боевых кораблей скоро должно было стать не более актуальным вопросом, чем политика Ашшурбанапала[70], и выглядеть не менее странно, чем египетские боги с собачьими головами? Нет, это не играло роли. Точно так же исчезновение евреев из Польши не возымело большого значения для польского антисемитизма. Такова историческая глупость. Чего стоит национальное упорство русских! Дайте им систему, дайте им какую-нибудь идею, и они бросятся в нее с головой, доведут ее до конца, замостят вселенную твердыми булыжниками идиотизма.

В общем, Заммлер решил, что должен присутствовать на месте событий. Он будет писать репортажи, еще что-нибудь делать, вероятно, погибнет. Но, когда такое происходит, он точно не может сидеть в Нью-Йорке. В этом трясущемся, буйном, шокирующем фефферовском «угарном» городе. Заммлер дошел до крайности, позволил отчаянию слишком увлечь себя, стал думать о снотворном и о ядах. Его перепутанная нервная система в самом деле превратилась в спагетти. Вернулось бешенство, знакомое с польских времен, вернулась паника и особенная боль. Нет, Заммлер больше ни дня не сможет пробыть дома, читая о том, как в Тель-Авиве арабы под предводительством Шукейри[71] убивают тысячи людей. Когда он сказал об этом Грунеру, тот ответил: «Если ты принимаешь это так близко к сердцу, значит, поезжай». Теперь Заммлеру казалось, что он тогда преувеличил. Потерял голову. И тем не менее поступил правильно.