- Впрочем, к тебе это не относится, хотя ты первый из первых и нет тебе в битве равных. Тебе выпала большая честь быть приглашенным на обед к Балитуму. Произнеся имя Каменного Бога Абиссарих понизил голос до шепота. Нельзя было упрекнуть в трусости старого вояку, для которого жизнь - тонкая ниточка, вьющаяся меж пальцев: чуть прижал и уже оборвалась, но было видно, что и он робеет при упоминании имени Балитума.
- Как вы нас догнали? - поинтересовался АрбанСин. - Мы скакали без остановок, нигде не сворачивая с пути.
- Я никого не догонял, потому-что никуда не уходил, - ответил Абиссарих. - У Ишшинкулла достаточно воинов, чтобы снарядить два войска: одно отправить навстречу вам, а другое оставить под стенами Тиллы, дожидаться когда вы придете.
В это время к ним подскакал Хунну. Остановившись в нескольких шагах от них он наклонил голову, приветствуя Абиссариха.
- Кто это? - спросил Абиссарих, обращаясь к АрбанСину. - Разве законы вашего племени позволяют вмешиваться в военные переговоры безбородым юнцам?
АрбанСин вперил свой тяжелый взгляд в Хунну:
- Как посмел ты, дерзновенный, приблизиться к нам!? - процедил он сквозь зубы.
Да простят меня Великий Вождь и доблестный Абиссарих, - ответствовал Хунну. - Не по собственной воле я нарушил закон. Мой повелитель, Всемогущий СелильУбарум, живущий в небесном шатре, повелел мне сообщить его волю. Он хочет видеть Каменного бога - Балитума. Он приготовил для него богатые дары и просит сообщить об этом Ишшинкуллу, чтобы тот до конца встречи Всемогущего с Балитумом не причинял вреда, людям его племени.
Абиссарих молчал. Он не знал, что ответить. Он мог разбить неприятельское войско, разрушить до основания город и обратить в рабство всех его жителей, но в дела богов предпочитал не ввязываться. Это дело Верховного Жреца. Пусть он и разбирается.
- Хорошо, - наконец молвил Абиссарих. - Я сообщу Ишшинкуллу желание вашего бога. Как он решит, так и будет.
- А войско? - спросил АрбанСин. - Оно так и будет стоять под стенами Тиллы? Или ты позволишь нам соединиться с нашими семьями?
- Чтобы вы набрались сил перед боем? - усмехнулся Абиссарих. - Каждый сытый и отдохнувший воин в твоем войске - это убитый или раненый в моем войске. Я не настолько глуп, чтобы позволить вам это. Вот если вы сложите оружие, тогда не будет никаких препятствий и вы сможете вернуться к своим шатрам.
- Об этом не может быть и речи, - ответил АрбанСин.
- В таком случае, единственное, что я вам могу предложить это отвести войско в соседнюю долину. Там вы сможете накормить коней.
Конечно не из любви к животным Абиссарих проявил милосердие. Соседняя долина представляла собой узкое ущелье, зажатое между холмами и горной грядой. Здесь конница АрбанСина теряла всякую возможность маневрировать и представляла собой отличную мишень для засевших на вершинах холмов стрелков Абиссариха.
- Ты что-то задумал, Всемогущий? - спросил АрбанСин, когда они возвращались к своему войску после переговоров.
- Да, вождь, - перевел Хунну ответ Криса. - Мне нужен небольшой ларец с плотно закрывающейся крышкой из свинца, а если нет свинца то из золота или меди. Когда подойдет обоз, нас отведут туда и мы с УбарСином приготовим свой дар.
"Придется пожертвовать на благое дело одну из своих атомных батарей". - подумал Крис про себя.
5
Ишшинкулл, Верховный Жрец Балитума, заложив руки за спину сумрачно ходил по тесной келье, скрытой в громаде зиккурата. Это был высокий плотный мужчина, с несколько одутловатым безбровым лицом, наголо выбритый. Его водянистые глаза светились холодным блеском, выдавая в нем человека жестокого, не знающего жалости. Он был одет в длинную мантию кровавого цвета, отороченную снизу золотой бахромой. Его шею и плечи украшало тяжелое ожерелье, состоящее из нескольких рядов золотых пластин, на каждой пластине были выгравированы таинственные письмена, понятные только посвященным.
Тяжелое предчувствие сжимало и без того холодное сердце Ишшинкулла ледяной рукой неизвестности. Прошлой ночью черная завеса встала перед его внутренним взором, когда он попытался заглянуть в будущее, мысленно перебирая призрачную нить времени. Такое уже было с ним однажды, когда острая стрела пронзила сердце волка, глазами которого он в тот момент смотрел. Тогда он почувствовал как умирает, и умер бы, если бы вовремя не покинул остывающий труп, уставившийся остекленевшими глазами в сумеречное небо. Но то было чужое тело. Поэтому и черная вуаль была не так черна, как сегодня.