Планета Райад. Минута ненависти или 60 секунд счастья

Внезапно я успокоился. Потому что понял, что драки уже не избежать. В такие моменты лучше слушать свое тело и инстинкты, а не разум. Я уже знал, кому нанесу первый удар, второй, третий… Главное — вложиться в удары как следует, бить точно в цели. И еще — не поскользнуться, не упасть. Тогда уже не поднимешься, запинают ногами. Действовать надо очень быстро. Скорость решает все. Я говорил им что-то, что обычно говорят в таких ситуациях, все-таки пытаясь урезонить, но не рассчитывая на нормальный исход. При этом смотрел точно в центр груди длинного, стараясь не пропустить удар. Первой, еще до кулака, начинает движение грудная клетка. Затем плечи. В том, что именно «хорек» попытается ударить первым, я не сомневался. Он вел себя агрессивнее других и был на пределе. Наконец молния на его куртке пришла в движение. От удара я ушел вправо, но кулак все же чиркнул по моему левому уху. Вместо того чтобы ответить длинному, я, выпрямляясь, коротким крюком правой, что было силы, нанес удар прямо в нос рыжеватому, стоявшему слева от меня. И сразу — левым крюком — темному, что стоял справа. Рыжий с темным этого никак не ожидали. Длинный отскочил назад, а два его дружка рухнули на грязный пол. Не давая им очухаться, что было силы, как по футбольным мячам, я ударил ногой в лицо веснушчатому и сразу, тоже в голову — его приятелю, понимая, что, если дам им подняться, шансов защититься у меня уже не будет. Длинный прыгнул ко мне, но получил ногой в коленную чашку и кулаком в подбородок. Он отлетел к стене, но устоял. Двое на кафеле, захлебываясь кровью, еще пытались подняться, и я нанес еще несколько ударов ногами. Они затихли. Я почувствовал, как адреналин колючими пузырями вспенил мою кровь, словно шампанское. Знакомое звериное наслаждение от пролитой крови врагов снова шевельнулось где-то внутри. Оно пьянило и подначивало — давай, убей их! Они бы тебя не пощадили, будь уверен!

— Мужик, ты чё? Хватит, мы все поняли! — длинный закрыл лицо руками, когда я направился к нему. Ударил его не кулаком, а размашисто, основанием открытой ладони в левое ухо. Такой удар оглушает. Длинный потерял ориентацию и присел на корточки, хлопая глазами. Двое его приятелей лежали в лужах крови. Не шевелились. Уже выходя из перехода, я оглянулся: длинный, сидя на корточках, раскачиваясь из стороны в сторону, что-то бубнил своим приятелям. Они не отвечали ему. Что с ними стало? Не знаю. Хочется верить, что не взял греха на душу…

Только на улице я взглянул на Ольгу, которую тащил за собой, стиснув ее холодную ладонь. Она была в шоке, ее трясло. Ольга украдкой поглядывала на меня из-под выбившихся из прически каштановых прядей волос как-то иначе, по-другому, словно видела впервые.

— Ты очень жестокий, — только и сказала она дома, когда я смывал с ботинок чужую кровь. А на следующий день не пришла с работы. Позвонил Мансур и сказал, что Ольга поживет пока у него. Неделю я сидел дома — сильно вывихнул правую ногу, вкладывая в удары по отморозкам все силы, что у меня были, не чувствуя в тот момент боли. Нога распухла, наступать на нее я не мог. На работе сказал, что простудился.

Я не звонил Ольге, но через неделю она вернулась сама.

— Я все рассказала отцу. Он сказал, у тебя не было другого выхода, — она помолчала и добавила: — Я думала, ты другой.

— Какой другой?

— Не способный на жестокость. Неужели в этой жизни нельзя иначе? Или ты, или тебя? Неужели на Земле нет места, где никто никого не пытается унизить или уничтожить?

У меня не было ответа.

После случая в переходе Ольга как-то замкнулась, отдалилась от меня. Она увидела моего зверя, который вырвался наружу и напугал ее. Ольга пережила две войны и насмотрелась всякого. Но, уезжая в Москву, думала, что все ужасы и кошмары остались в прошлом. Мирная жизнь, которую она нарисовала в своем воображении, получилась совсем другой. Я не смог дать ей то, на что она так рассчитывала, — спокойствия и безопасности. Даже в обычном мирном городе. Она представляла, что Москва осталась такой же, как в ее детстве, — доктор Айболит лечит большого зеленого крокодила в «Детском мире» на Лубянке. Метро пахнет железной дорогой, а не мочой. Сладкая вата прилипает к нёбу и щекочет его, а бабочки порхают в груди от ощущения полной защищенности, которую давали ей мать с отцом, бабушка и дед, защищавший даже от микробов.

— Может, только ко мне все это липнет? Как проклятье какое-то, — говорила она часто одно и то же, — у девчонок знакомых ничего такого не происходит. Живут себе спокойно, радуются жизни. А со мной вечно что-то…