Планета семи масок

С ума сойти, до чего медленно он идет! Опустил голову… Странно, он не мог не видеть меня в окне, я помахала ему, а он не ответил. В чем дело?

В руке у него огнемет. Зачем? И почему он идет так медленно?

Подходит. Сейчас открою ему дверь.

Наконец-то я увижу прежний мир…

перевод Н. Хотинской

Клод Шейнисс Самоубийство

Сероватый дневной свет, просачиваясь сквозь пыльные и потрескавшиеся стекла маленького окна, падал на деревянный стол, составлявший вместе с плетеным дачным креслом всю обстановку комнаты. На грязном полу были свалены в кучу хрупкие лабораторные сосуды и приборы, изготовленные еще до войны и добытые теперь ценой множества ухищрений. Парадный портрет императора Франца Фердинанда, висящий на стене, со скукой озирал вечный календарь, на котором стояло: Ноябрь, 8, 1934.

Донесся звук приближающейся английской ракеты — она долго выла, прежде чем взорваться где-то в долине. Профессор даже не поднял головы, чтобы проследить за ее полетом. Он не испытывал ни малейшего беспокойства — уже год после окончательного разрушения военных заводов последними бомбами никто из уцелевших противников не располагал больше атомными боеголовками. Оставшиеся ракеты, заряженные обычной взрывчаткой, — последнее усилие умирающей войны, — уже не могли напугать тех, кто знал, что такое настоящая Бомба.

В сущности, война могла продолжаться еще долго, как бы по привычке, — привычке 12-летней давности, — а, собственно, просто потому, что ни в одном враждующем лагере не осталось никого, кто был бы уполномочен подписать перемирие. Насколько было известно профессору, Империя больше не существовала.

Многочисленные армии распадались, и солдаты, забыв присягу, объединялись в шайки и большие банды, которые громили целые области, сея страх и разрушения и не щадя даже свою страну.

Несколько крупных соединений, которые еще держали в руках энергичные и до сих пор не расставшиеся с иллюзиями офицеры, — такие были в каждой армии, — стреляли последними снарядами, запускали последние ракеты как придется, не интересуясь, куда посылают смерть.

И не было ни победителей, ни побежденных в разрушенном мире, где последние островки цивилизации исчезали один за другим. Уже полгода профессор, один в своей затерянной в горах Тироля лаборатории, не мог восстановить связь с Инсбруком. О том, чтобы самому отправиться туда, не могло быть и речи: весь север, первым испытавший на себе атомные бомбардировки, превратился в мертвую пустыню. После Швейцарской Октябрьской революции радио Цюриха либо молчало, либо время от времени передавало бессвязные и противоречивые воззвания.

28 июня 1914 года в Сараеве эрцгерцог Франц Фердинанд не счел нужным скрывать от военного коменданта своего плохого настроения. Было от чего испортиться настроению: приехав удостовериться в окончательном объединении Боснии под скипетром его дяди, престарелого Франца Иосифа, он увидел враждебный город, провожавший кортеж глухим молчанием.

Даже солдаты местного боснийского полка, стоявшие вдоль улиц, всем своим видом и тем, как они держали оружие, давали понять, что предпочли бы другой визит — Петра Карагеоргиевича, короля Сербии. В открытой машине эрцгерцог и его супруга были великолепной мишенью: хоть Фердинанд и славился смелостью, он все время чувствовал озноб, пробегавший по спине.

Но ничего не произошло. Автомобиль прибыл на вокзал, где «Боже, храни императора» было исполнено остервенелой бандой, которая, должно быть, втайне разучивала гимн Сербии. Фердинанд помог герцогине подняться в вагон, обернулся, пожал без особого тепла вялую ладонь губернатора, поприветствовал в последний раз враждебную толпу и облегченно вздохнул, когда поезд тронулся…