Планета семи масок

Я быстро ответила:

«Мама умерла, а отец… он вышел на улицу».

Глаза его погрустнели, он положил руку мне на плечо.

«Давно, Моника?»

«Три года уже».

Он вздохнул, потом сказал:

«Не надо больше думать об этом, теперь вы будете счастливы. А сколько вам лет?»

«Шестнадцать».

Они вдруг замолчали и переглянулись.

Фрэнк переспросил:

«Всего шестнадцать? Да, в самом деле, как я сразу не догадался, вы такая юная…»

А Эрик тут же перебил его:

«Давно вам исполнилось шестнадцать?»

«В прошлом месяце».

Они опять замолчали и посмотрели друг на друга. У них был такой смущенный вид. В чем дело? Ну и что же, что мне только шестнадцать? Они считают, что я слишком молода? Что я еще девчонка? Но они так смотрели, будто им было жаль меня, очень жаль.

Фрэнк погладил меня по щеке, а Эрик отвернулся.

И я вдруг тоже смутилась, мне стало не по себе и как-то грустно, не знаю, почему. Я хотела спросить их, что случилось, но у меня не хватило смелости.

22 сентября

Жду Фрэнка, он скоро придет за мной.

Я передвинула столик к окну, пишу и все время поглядываю. Вряд ли мне придется дальше вести дневник, ведь пузырей скоро не будет. Наверное, это последняя запись.

Подумать только, я выйду на улицу! Даже не верится. Я спросила Фрэнка:

«А вы покажете мне прежний мир?»

Он как будто чего-то испугался, а потом ответил: «Конечно, девочка, конечно, я все тебе покажу».

Но вид у него был совсем невеселый. Почему же? Может быть, прежний мир не так хорош, как я думала? Или теперь все стало по-другому?

Какая разница? Я все равно выйду на улицу, и это так чудесно! И все будет чудесно!

В общем, я была бы совершенно счастлива, вот только… Дело в том, что я наконец поняла, почему та Другая хотела отдать мне своего малыша. Ох, надо было мне его взять, ведь вчера я случайно услышала, о чем говорили Фрэнк и Эрик, а сегодня по телевизору видела своими глазами.

Я вчера на минутку отлучилась: мне так хотелось быть красивой, и я решила надеть мамино платье. Они сидели в библиотеке, кормилица подала им тот мутный напиток, который она всегда готовила отцу, а мне не давала.

Я вернулась на цыпочках, чтобы они увидели меня в дверях и удивились. И вот что услышала.

«Мы не должны этого делать, — говорил Фрэнк. — Это бесчеловечно! В конце концов, они тоже имеют право жить. Разве это их вина? Неужели нельзя как-нибудь по-другому, ну, поместить их в заповедники, что ли?»

«Как-нибудь по-другому нельзя, — ответил Эрик, — и ты это знаешь не хуже меня. Они неизлечимы, а может быть и заразны. Выхода нет. Это вынужденная мера».

Фрэнк воскликнул сердито:

«Не знаю, как ты, а я просто не могу палить в них! Не могу, и все тут. Это же чудовищно! Какой стыд!»

Тут Эрик быстро-быстро заговорил каким-то тонким голосом. Странно, он будто бы защищался. Совсем как я, когда кормилица меня бранит, и я знаю, что за дело, но все равно не хочу признать, что неправа.

«Закон есть закон, — сказал Эрик. — Ничего не попишешь. Иначе мы все заразимся».

Фрэнк перебил его:

«Мы ведь даже толком не знаем, действительно ли они опасны. И эти дети! Столько детей!»

«Нельзя рисковать. Дети Других с виду нормальны. Поди разберись, кто из них заражен! Это невозможно».

«А что если у них иммунитет? Никто ведь даже не пытался выяснить… А здесь-то вообще не может быть и речи…»

«Есть решение Совета, черт побери! Пузыри появились шестнадцать лет и два месяца назад. Цифры — упрямая вещь».

Что-то хрустнуло у меня под ногами, оба вздрогнули и замолчали.

«Заткнись! — прошипел Фрэнк. — Она может войти в любую минуту».

Тут я открыла дверь и сразу увидела, что понравилась им, но мне было не так радостно, как я предвкушала, потому что я начала понимать… А сегодня утром до меня дошло окончательно.

Я смотрела телевизор, опять показывали, как добровольцы освобождают город от пузырей. И вдруг я увидела еще кое-что.

По улице бежал Другой. Он не мог бежать быстро: у него было много ног, бедняга путался в них и все время спотыкался, но было видно, что он бежит из последних сил, пытаясь сласти свою жизнь. Человек в черном мешке поднял огнемет, прицелился — и от Другого осталась только маленькая черная кучка на мостовой.

Эта улица тут же исчезла, и стали показывать что-то еще. Наверное, они не хотели, чтобы мы видели такое. Но я уже все поняла — ведь я слышала вчера, о чем говорили Фрэнк и Эрик.

Всех Других убивают. Вот.

Ох! Фрэнк был прав, мне тоже кажется, что это нехорошо. Конечно, Другие ужасны, но все-таки…

Так вот почему богиня Кали так хотела отдать мне своего ребенка! Она, наверное, все знала. Неужели ее тоже сожгли? У меня бы рука не поднялась убить богиню Кали. А как же ее малыш? Он выглядел совсем нормальным!

Нет, это нехорошо, жестоко. Отцу бы тоже не понравилось.

Не надо больше об этом думать. Разве можно грустить сегодня — такой чудесный день, я жду Фрэнка и скоро выйду на улицу. Смотрю в окно и вот…

Вот он идет! Но нет… Это Эрик. Наверное, Фрэнк не смог прийти и попросил Эрика. Немножко обидно. Эрик тоже очень славный, но лучше бы пришел Фрэнк.