Планета семи масок

— Эстеты, которым наскучило их пустое существование, их творения, чересчур изощренные утехи, чересчур сложные взаимоотношения, выдумали себе новую страсть: самоубийство. Все началось с бравады (Мудрецы это помнили): отдать жизнь в обмен на краткий миг истинного переживания. В их глазах такой поступок тем более ценен, что они давно расстались с верой в воздаяние или продолжение жизни в мифическом потустороннем мире. Напомню, первый из них покончил с собой, бросившись в кислоту бассейна — орхидеи. Второй захотел отличиться еще больше: сочинить и предложить публике искусно выполненную поэму о своих ощущениях в последние мгновения перед смертью. Он определил свой стиль как букет эмоций… однако подспудная примесь безумия, вызванного лепестками пурпурной лилии с Бетельгейзе, отравила ему последние минуты. Другие делали упор скорее на жестокость. В результате самоубийство стало сначала страстью, а потом и искусством.

Мудрецы все это знали. В большинстве своем они осуждали давнюю причуду Властелина знакомить с обстоятельствами дела. Уже в незапамятные времена человек отказался от логических структур сознания. Он мыслил модуляциями, переплетая фразы и потоки представлений, ориентируясь по ритму или цвету… А ритм как раз менялся. Голос обретал властные нотки. Понятно становилось примерно следующее:

— Мы должны вмешаться. Эстеты бесполезны лишь на первый взгляд. В какой-то степени они служат чувствительными элементами, совершенным зеркалом, отражающим жизнь внизу. Они дают понятие о явлениях, происходящих во всех слоях населения Города. И вот добрая половина их погибла в результате разного рода покушений на свою, жизнь. Всего за одни сезон. Пришла пора действовать. Поэтому я вас и собрал. Жду ваших предложений.

Молчание (мысленное) вскоре было нарушено. Потекли предложения.

— Мы не можем запретить им убивать себя.

— Это их еще больше распалит.

— Самоубийство станет для них еще притягательнее, ведь мы являем собой последние остатки власти.

— Может, образумить их?

— Что значит образумить?

— Убедить, что они нужны для новых миров. Потребность в них…

— Их внутренние потребности более настоятельны.

— Внутренние?

— Потребность не обращать внимания на окружающую реальность. Эволюция человека отдаляет его от мира.

— Таков один из их этических законов.

— Почему бы не обратить Эстетов к новым приключениям, новым завоеваниям? Этих проклятых миров, ждущих колонизации, предостаточно.

— Они с тем же успехом будут умирать и на отдаленных мирах.

— Разделим их, создадим несколько противоборствующих групп.

— Они пойдут стенка на стенку и перебьют друг друга.

— Надо вновь подчинить их власти, уподобить всем остальным.

— Невозможно, поэзия сделала Эстетов неуязвимыми.

— А если, к примеру, запереть их в камерах?

— Почему бы не попытаться?

— Средство допотопное… но, без сомнения, эффективное.

— Изложите вкратце, в чем его преимущества.

— Мне кажется… мне кажется, что вынужденное бездействие, новая обстановка, которая будет давить на них своей пошлостью, в конце концов сведут на нет прежние побуждения. Однако склонность к саморазрушению обратится в агрессивность по отношению к порядку, установленному свыше.

— То есть по отношению к нам!

— Это мы переживем.

— А потом?

— Потом? Потом мы их выпустим. В их психике появится новый противодействующий фактор, а так как они создания хрупкие…

— Может, тогда у них появится новая страсть… менее обременительная.

С наступлением ночного цикла три миллиона Эстетов оказались запертыми в регенерационных камерах. При пробуждении их сознание, еще затуманенное, как обычно, галлюциногенами, сразу обрушило град вопросов. Некоторые решили, что это шутка; они позволяли себе иногда подобные шутки, воссоздавая с помощью старинных обрядов и песнопений обстановку доисторических времен. Другие испугались за свой разум: привычный мир, казалось, рушился на глазах. Никогда прежде камеры не запирались. Враждебным этим поступком Власти сразу себя выдали.

Многие умерли от интеллектуального удушья, мучительной боли, придающей своим жертвам малопривлекательный вид. Умирающие, хрипя, призывали зрителей, но угасали в полном одиночестве, ибо Власти в своей жестокости исключили возможность всякого сношения с обитателями соседних камер. В ночь и безмолвие канули самые прекрасные поэмы. И разве не самая невероятная из эпопей развертывалась в ячейках Квартала Эстетов? Миллион утонченнейших существ навсегда увял за поблескивающими металлическими дверями, с мольбами о помощи, воплями, криками наконец-то действительно пережитой ими ненависти!