Планета Шекспира

Ударил божий час. Это было все-таки ужасно. Несмотря на толстые каменные стены и потолок, сила его уменьшилась незначительно. Снова Хортон обнаружил, что его схватило, раздело и распахнуло, раскрыло для изучения, и на этот раз, казалось, он был не только изучен, но поглощен, так что, казалось, хоть он и боролся за то, чтобы остаться собой, он сделался одним с тем, что поглотило его, что бы это не было. Он чувствовал, как растворяется в этом, становится его частью, и когда он понял, что нет способа бороться против этого, то попытался, несмотря на унижение от того, что стал частью чего-то, как-нибудь прозондировать себя и таким образом узнать, чем он является, будучи частью чего-то. На миг ему показалось, что он понял на один-единственный, ускользающий миг то, чем он был поглощен, то, чем он стал словно бы растянулось и заполнило вселенную, все, что когда-либо было, есть, или будет и показало это ему, показало логику (или нелогику), цель, причину и результат. Но в этот миг познания его человеческий разум восстал против сопричастности к знанию, ужаснувшийся и разгневанный тем, что такое может быть, что возможно так показать и понять вселенную. Ум его и тело поникло, сжалось, предпочитая не знать.

У него не было возможности определить, долго ли это продолжалось. Он бессильно висел, охваченный этим, и это поглотило, казалось, не только его самого, но и его чувство времени — словно оно могло орудовать временем на свой лад и для своих целей, и у него промелькнула мысль о том, что если оно на это способно, то перед ним ничто не устоит, так как время — самая неуловимая составляющая Вселенной.

Наконец это кончилось и Хортон с удивлением обнаружил себя скорчившимся на полу, закрывающим голову руками. Он почувствовал, что Никодимус подымает его, ставит на ноги и поддерживает. Разгневанный своей беспомощностью, он оттолкнул руки робота и, шатающимся шагом подойдя к большому каменному столу, отчаянно ухватился за него.

— Опять было плохо, — сказал Никодимус.

Хортон потряс головой, пытаясь прочистить мозги.

— Плохо, — подтвердил он. — Так же плохо, как в тот раз. А тебе?

— Так же, как прежде, — ответил Никодимус. — Слабый психический удар, только и всего. Это сильнее воздействует на биологический мозг.

Как сквозь туман Хортон услыхал патетическую речь Плотоядца.

— Что-то там, наверху, — говорил он, — похоже, интересуется нами.

13

Хортон открыл книгу на титульном листе. У его локтя дымила и оплывала самодельная свеча, смутный и мерцающий свет. Он нагнулся поближе, чтобы можно было читать. Шрифт был незнакомый и слова, казалось, выглядели неправильно.

— Что это? — спросил Никодимус.

— Я думаю, это Шекспир, — ответил Хортон. — Что же еще? Но правописание совершенно иное. Странные сокращения. И некоторые буквы другие. Однако взгляни сюда — это должно означать: «Полное собрание работ У. Шекспира». Вот как я это понимаю. Ты со мной согласен?

— Но здесь нет даты публикации, — сказал Никодимус, заглядывая Хортону через плечо.

— Я бы предположил, издано после нашего времени, — сказал Хортон.

— Язык и правописание изменились с течением времени. Даты нет, но напечатано в — ты можешь прочесть это слово?

Никодимус нагнулся поближе.

— Лондон. Нет, не Лондон. Где-то еще. Я никогда не слышал об этом месте. Может быть, и не на Земле.

— Ну, во всяком случае, мы знаем, что это Шекспир, — сказал Хортон.

— Вот откуда взялось его имя. Он это затеял, как шутку.

Плотоядец проворчал с другой стороны стола:

— Шекспир полон шуток.

Хортон перевернул лист и увидел чистую страницу, заполненную от руки неразборчивым почерком. Писали карандашом. Он нагнулся над страницей, разгадывая написанное. Он видел что оно состояло из того же странного написания и организации слов, которые он нашел на титульном листе. Мучительно складывал он несколько первых строчек, переводя их почти так же, как переводил бы с чужого языка: