Планета Шекспира

Хортон поднял голову и сидел в ошеломленном молчании. Этот человек был безумен, сказал он себе. Безумен холодным, застывшим, морозным безумием, которое куда хуже безумия неистового. Не просто безумием мозга, но безумием души.

— Итак, — предположил Плотоядец, — он меня в конце концов помянул.

— Да. Он написал, что ты сентиментальный слюнтяй.

— Звучит не слишком приятно.

— Это слова величайшей приязни, — уверил его Хортон.

— Вы в этом уверены? — переспросил Плотоядец.

— Вполне уверен, — подтвердил Хортон.

— Так значит, Шекспир действительно меня любил.

— Я уверен, что да, — ответил Хортон.

Он вернулся к книге, перелистывая страницы. «Ричард III». «Комедия ошибок». «Укрощение строптивой». «Король Иоанн». «Двенадцатая ночь». «Отелло», «Король Лир», «Гамлет». Все они были здесь. И на полях, на частично чистых страницах, где оканчивались пьесы, змеился неразборчивый почерк.

— Он много с ней говорил, — сказал Плотоядец. — Почти каждую ночь. А иногда и в дождливые дни, когда мы не выходили.

Слева на полях во «Все хорошо, что хорошо кончается», на странице 1038, было нацарапано:

Сегодня пруд воняет хуже, чем когда-либо. Он стал зловонным. Не просто дурно пахнущим, но зловонным. Словно что-то живое, исторгающее из себя зло. Словно в глубине его скрыто что-то непристойное…

В «Короле Лире», на правых полях страницы 1043, надпись гласила:

Я нашел изумруды, вымытые из уступа в миле или около того пониже ручья. Просто лежат, и ждут, чтоб их подобрали. Я набил ими карманы. Не знаю, зачем я побеспокоился это сделать. Вот он я — богач, и это ровно ничего не значит…

В «Макбете», страница 1207, на нижних полях:

В домах что-то есть. Что-то, что следует найти. Загадка, на которую следует ответить. Не знаю, что это такое, но я это чувствую…

В «Перикле», на странице 1381, на нижней половине листа, оставшейся чистой, так как текст там подходил к концу: