Планета Шекспира

– Не только потому, что мы мужчина и женщина, – сказала она. – Хотя, я думаю, и поэтому отчасти. Но и оттого, что мы два человеческих существа – единственных здесь человеческих существа. Мы нужны друг другу.

– Да, – сказал он, – нужны.

– У вас была женщина. Вы говорили, что остальные умерли…

– Хелен, – ответил Хортон. – Она умерла сотни лет назад, но для меня – только вчера.

– Это оттого, что вы спали?

– Верно. Сон гасит время.

– Если хотите, можете представить себе, будто я – Хелен. Я вовсе не возражаю.

Хортон посмотрел на нее.

– Я ничего не буду воображать, – сказал он.

25

«Вот вам ваша теория о руке божией, проведшей по нашим лбам», – сказал ученый монаху.

«Мне безразлично, – сказала гранддама. – Мне не нравится эта планета. Невозможно взволноваться другим разумом, другой формой жизни, совсем на нас непохожей, но он нравиться мне больше, чем планета.»

«Должен признаться, – сказал монах, – что мне не слишком-то по душе мысль принести даже с галлон этого Пруда на борт. Не понимаю, почему Картер на это согласился.»

«Если вы припомните, что произошло между Картером и Прудом, – указал ученый, – то поймите, что Картер ничего не обещал. Хотя я, скорее, думаю, что нам это сделать. Если мы обнаружим, что совершили ошибку, есть простой способ ее исправить. Никодимус может вылить Пруд, сбросить его с корабля.»

«Но к чему нам вообще беспокоиться делать это? – вопросила гранддама. – Эта штука, которую Картер называет божьим часом – она для нас ничто. Она задевает нас, только и всего. Мы чувствуем ее с помощью Никодимуса. Мы ее не воспринимаем, как Картер и Шекспир. Плотоядец – ну, что с ним происходит, мы не знаем по-настоящему. Он в основном пугается.» «Мы не воспринимаем его, я уверен, – сказал ученый, – потому, что наши которые лучше обучены и дисциплинированны…»

«Это так лишь потому, что у нас нет ничего, кроме мозгов», – вставил монах.

«Это верно, – согласился ученый. – Как я сказал, имея лучше дисциплинированные умы, мы инстиктивно отводим божий час. Мы не допускаем его к нам. Но если бы мы открыли ему свои умы, то, вероятно, извлекли бы из него куда больше, чем кто-либо другой.»

«И даже если окажется иначе, – сказал монах, – у нас на борту Хортон. Он вполне с этим справляется.»

«А девушка, – сказала гранддама. – Элейна, так ведь ее зовут? Хорошо будет снова иметь на борту двух людей.»

«Это будет действовать недолго, – сказал ученый. – Хортон или они оба, как там ни окажись, очень скоро должны будут лечь в анабиоз. Мы не можем позволить нашим пассажирам-людям состариться. Они представляют собой жизненно необходимый ресурс, который мы должны использовать как можно лучше.»

«Но всего только несколько месяцев? – предположила гранддама. – За несколько месяцев они смогут извлечь из божьего часа немало.»

«Мы не можем уделить даже несколько месяцев, – заявил ученый. – Человеческая жизнь коротка, даже в лучшем случае.»

«Не считая нас», – сказал монах.

«Мы не можем быть совершенно уверены, сколь долгими окажутся наши жизни, – сказал ученый. – По крайней мере, пока не можем. Хотя я бы предположил, что мы уже можем и не быть людьми в полном смысле этого слова.»

«Конечно, мы люди, – возразила гранддама. – Мы куда как слишком люди. Мы привязаны к нашим сущностям и индивидуальностям. Мы препираемся между собой. Мы позволяем проявляться нашим предрассудкам. Мы все еще мелочны и склочны. И мы не должны были быть такими. Предполагалось, что три сознания сольются, сделаются одним мозгом, более великим и эффективным, чем три. И я говорю не только о себе и о своей мелочности, которую совершенно добровольно признаю, но и о вас, Сэр Ученый, с вашей демонстративной научной точкой зрения, которую вы все время выпячиваете, чтобы доказать свое превосходство над простодушной, легкомысленной женщиной и ограниченным монахом…»

«Не хочу снисходить до спора с вами, – сказал ученый, – но должен вам напомнить, что были случаи…»

«Да, случаи, – сказал монах. – Когда, глубоко в межзвездном пространстве, нам не на что было отвлечься, когда мы измучились от своей мелочности, когда мы устали до смерти, от скуки. Тогда мы соединялись из чистой усталости и то были единственные случаи, когда мы приближались к отточенному коллективному сознанию, которого, как ожидалось на Земле, мы должны были достигнуть. Хотел бы я поглядеть на физиономии всех этих важных нейрологов и психологов с куриными мозгами, отрабатывавших для нас этот сценарий, если бы они узнали, как все их вычисления сработали на самом деле. Конечно, все они теперь мертвы…»

«Это пустота сводила нас вместе, – сказала гранддама. – Пустота и полное ничто. Словно трех испуганных детей, прижимающихся друг к дружке, чтобы защититься от пустоты. Три сознания, жмущихся друг к другу для взаимной защиты – только и всего.»

«Может быть, – признал ученый, – вы подошли близко к правде в понимании ситуации. При всей вашей горечи – близко к правде.»