Планета свалок. Путешествия по многомиллиардной мусорной индустрии

Начинает светать, когда мы проезжаем через маленький городок Канутильо, мимо строящихся ветрогенераторов, похожих на гигантские соломинки для питья. «Это субсидируемый бизнес, – говорит Скотт о ветроэнергетике с презрением предпринимателя, незнакомого с такими тепличными условиями. – Самостоятельно не выживет». Мы спускаемся, и, когда он притормаживает у знака остановки, я могу видеть призрачные огни Shredder Company, всю ночь сияющие над площадью в семь гектаров.

По подъездной дороге мы проезжаем мимо полуприцепа-платформы, на которой лежит ротор шредера размером с бревно. «Пойдет в Китай, – говорит мой собеседник, когда мы едем мимо. – Нет, в Эквадор, – поправляется он. – Этот пойдет в Эквадор».

Он паркует свой кроссовер у маленького одноэтажного здания рядом с куда более внушительно выглядящими складами, и мы выходим наружу. «В Эквадоре сейчас работает один из моих сотрудников, – объясняет Скотт. – Он и помог организовать эту сделку. Для Китая у нас есть другие детали».

Здесь тихо. Я смотрю вниз на глубокую длинную долину, простершуюся со стороны Мексики, но там нет ничего, кроме редких мерцающих огней. Затем обращаю внимание на механическое жужжание, которое разливается в раннем утре. Звук неглубокий, скорее тенор, но звучит деловито. «Это печь», – негромко поясняет Скотт.

Мы проходим через погрузочный док в производственное помещение размером со стадион, его на миг озаряет оранжевым светом, а затем в нем снова воцаряются коричневый и серый. Высоко над нами – светильники в треугольных ореолах; мужчины в касках снуют вокруг куч песка и металлических рам размером с чемодан; в таком огромном пространстве они кажутся миниатюрными. Я останавливаюсь около одной из рам: в ней находится форма для трех колоколообразных молотов для шредера. Напротив лежат еще несколько форм, но они покрыты черным песком и дымятся. Я хочу получше их рассмотреть и подхожу поближе, но Скотт советует мне поостеречься: они только что отлиты и потому горячие.

Когда мы отправляемся в литейный цех, я замечаю большой металлический котел, а рядом с ним – длинный стальной ящик, формой и размерами напоминающий корыто для скота. Он заполнен округлыми чушками металлолома.

– Возвращенные молоты, – сообщает Скотт.

– Бывшие в употреблении?

– Да. Мы часто их берем обратно после срока службы. Переплавляем в новые. Части от камнедробилок тоже берем.

Когда-то заостренная колоколообразная форма теперь расплылась, выступы сгладились. После износа молот выглядит просто тяжелым, но уже не опасным. Отработал свое. По словам Скотта, каждая тонна стали, измельченная в шредере, приводит к стиранию из-за износа одного килограмма литой стали – в основном в молотах, но сказывается и на других частях. Проще всего представить себе, что каждый «Фольксваген-жук» массой в 1 т во время уничтожения отрывает от шредера 1 кг – если хотите, 2,2 фунта плоти[84]. В конечном счете молоты изнашиваются очень сильно и их приходится менять.

Я шагаю мимо ящика с бывшими в употреблении молотами и натыкаюсь на ящики, заполненные кусками дробленого металла, – несомненно, их братья-близнецы лились с конвейеров OmniSource несколько месяцев назад на глазах у нас с Кристиной. Отдельно от шредера изуродованные и ржавые фрагменты не кажутся чем-то особенным – просто металл, усыпанный белыми пятнышками известняка. В печи известняк соединится с примесями в металле и в итоге уберет их из расплава. Сегодня же этот ящик высыплют в печь, переплавят металл и получат новые отливки – возможно, молоты. «Сталь, которую вы видите, пришла от нашего собственного шредера», – замечает Скотт. Речь идет об одном из самых первых измельчителей, работающих еще с 1960-х, и Скотт гордится тем, что поддерживает его в действующем состоянии. «Это как семейный топор, – шутит Скотт. – Вы меняете топорище. Вы меняете лезвие. Но он по-прежнему остается тем же самым старым семейным топором».

Я оглядываю колоссальное серо-коричневое помещение, и мне приходит в голову, что вокруг и есть в каком-то смысле Зеленый Рай, где оборудование для утилизации превращается в новое оборудование для утилизации; измельченные автомобили преобразуются в средства, с помощью которых будут измельчать следующие автомобили. Передо мной решение проблемы, до сих пор непонятной большинству американцев: как избавиться от автомобилей таким образом, чтобы максимально использовать их повторно.

Алтон Ньюэлл родился в 1913 году в семье бедных издольщиков[85], которые перемещались между Калифорнией и Оклахомой; их тяжелая жизнь во многом напоминала жизнь Джоудов из романа «Гроздья гнева»[86]. Одно время, работая во фруктовых садах, они путешествовали караваном из трех машин, разбивали общий лагерь и организовывали общее питание. Когда автомобили ломались, их чинили, используя доступные детали, найденные на автосвалках. Неудивительно, что подростком Ньюэлл нанялся на работу на свалку в Санта-Ане (Калифорния), специализировавшуюся на «разборке» автомобилей.