Глубокие лодки с нашивными бортами любили люди степенные и медлительные, эти лодки никогда не торопились и без лишних хлопот всегда добирались к намеченной цели. Лодки длинные и тяжелые выходили из‑под рук не очень смелого мастера, который нередко побаивался оставить борта потоньше: тонкие борта при разводе могли лопнуть и свести на нет весь предыдущий труд.
Разводили лодку уже в самую последнюю очередь… Сначала рыбак валил подходящую осину и обводил топором будущие борта, дно, нос и корму. Подходящую осину никогда долго не искали — она была на примете еще до того, как старая лодка отживет свой век. Такая примеченная осина нередко была известна всей деревне и носила имя будущего мастера. Обычно осину подыскивали недалеко от воды, чтобы тут же по окончании работы можно было проверить новую посудинку… Топор обводил контуры лодки и сверху, там, где пока сходились будущие борта, выполнял последнюю свою работу — наносил почти по всей длине ствола узкую неглубокую щель. Топор откладывался в сторону, и его место занимало тесло.
Сначала тесло тоже было топором, но потом кузнец ловко развернул лезвие и загнул его неглубокой ложечкой–долотом. Тесло насаживалось на обычное топорище, и теперь с его помощью можно было изготовить любой долбленый предмет, будь то корыто, желоб для стока домашнего пива или лодка.
Тесло через узкую щель, прорубленную в осиновом стволе топором, с каждым легким ударом все глубже и глубже уходило в будущую лодку, выбирая с бортов и со дна лишнюю древесину. Сколько выбрать этой древесины, какую ее часть посчитать ненужной, какой толщины оставить дно, борта, решалось здесь, определялось характером и рукой мастера, и, пожалуй, все это вместе и называлось искусством сделать неплохую лодку.
Искусству мастера помогали небольшой буравчик и коротенькие деревянные шпонки. Шпонки нарезались ножом из ровного прутка, толщина которого в точности соответствовала диаметру буравчика. Когда‑то мастер не имел такого простого инструмента, как буравчик, и вынужден был выбирать древесину с бортов по слоям. Толщина слоя определялась расстоянием между теми годичными кольцами, по числу которых еще в начальной школе нас учили узнавать возраст лесного великана. Таких слоев у древнего дерева иногда насчитывалось много, мастер заранее по срезу определял их количество и, берясь за тесло, уже хорошо знал, сколько предстоит ему снять этих слоев от кормы к носу, чтобы не оставить слишком много древесины и не убрать лишнюю, то есть не прорубить лодку.
Это был долгий и тонкий труд — через узкую щель считать или, точнее, чувствовать многочисленные слои, цилиндрами идущие один за другим. И буравчик очень кстати пришел на помощь. Этим буравчиком мастер сверлил ствол по кругу. Круги следовали один за другим на расстоянии полуметра или метра в зависимости от размера лодки и ловкости тесла, и в каждом круге было по шесть — восемь отверстий. В отверстия тут же вставлялись круглые деревянные шпонки, шпонки имели определенную длину (эта длина соответствовала толщине будущего дна и будущих бортов), и теперь мастеру не приходилось считать годовые кольца. Теперь с большей свободой он выбирал древесину и следил только за тем, чтобы тесло не забралось дальше вбитых в отверстия шпонок.
Шпонки из отверстий не выбивались, они оставались, набухали и прочно закрывали доступ воде, казалось бы, в такую дырявую посудинку. Иногда шпонки вылетали при разводе, но их возвращали на место по окончании самого сложного и ответственного процесса в изготовлении лодки.
Развод лодки, точнее, развод бортов происходил над не очень жарким костром. Жаркий костер мог быстро потянуть за собой сырую древесину и разорвать тонкую скорлупу. Осиновые борта расходятся постепенно, разворачиваясь на огне, как разворачиваются у нас под локтем плохо упакованные листы чертежной бумаги.
Лодка готова, осталось вернуть на место недостающие шпонки, установить шпангоуты и сиденье, которое мы называем беседкой.
Наши лодки не назовешь слишком плохими. Своей устойчивостью они напоминают на первых порах индейские каноэ, в борьбе с волнами превосходят последние, но наши лодки все‑таки отстают от своих североамериканских собратьев, и отстают только в одном отношении — наши лодки нельзя долго нести на плече. Правда, они без особого труда далеко затягиваются на берег одной рукой и свободно переносятся двумя рыбаками, и в отличие от индейских каноэ, сделанных из бересты, наши долбленки можно сколько угодно тянуть волоком за лошадью по лесной тропе. Наблюдая такой способ транспортировки, я однажды задумался: а не эта ли лошадь и помешала жителям заонежской тайги воспользоваться для изготовления лодок берестой?
С берестой местные жители умели справляться идеально. Заплечники, черпаки, солонки, ножны и даже футбольные мячи выполнялись из бересты с изумительным изяществом. Широкие полосы бересты применялись и для починки лодок, пробитых при встрече с подводными препятствиями.