Но где-то, в самых отдаленных, потаенных глубинах сознания, все же робко билась мысль о Радине, о Чайкен, о Земле, о том, что там их очень и очень ждут, — мысль далекая, безотчетная, как инстинкт. Как подсознательная тяга к чему-то родному-родному, впитанному с молоком матери.
И он, этот новый Тополь, который чувствовал себя уже коренным обитателем «кубического» мира, поставил пред собой трудную цель: познать не тот мир, в котором он теперь был хозяином, а мир соседней Вселенной.
И он, новый Тополь, решил эту задачу.
Сперва в теории, потом — практически.
С помощью какого математического аппарата? С какой техникой?
Он не помнил этого. Он помнил только, что всплеск особым образом сконцентрированной энергии вытолкнул его за пределы «кубического» мира…
Пульт с потухшими шкалами, тусклое аварийное освещение — это словно выплывало из редеющего тумана.
Где Рад? Ах да, он в десантной! Хорошо хоть он не так пострадал. Теперь его вахта.
— Моя вахта кончилась, — проговорил он вслух.
Голос звучал необычно. Во время земных тренировок так бывало в тех случаях, когда в барокамере очень уж понижали давление воздуха, имитируя разрушение оболочки.
«Одеть бы скафандр», — вяло подумал он.
В ушах толчками бился звон. Уши были колоколами. Сердце распухло и било в эти колокола. То в левый, то в правый.
«Так умирают, — спокойно подытожил Тополь. — Но почему у меня сердце в ушах?…»
Он вдруг увидел себя со стороны, словно глядя в экран стороннего обзора. Увидел, как легкая ослепительно золотая соломинка пропеллером завращалась и полетела, полетела, полетела…
На пульте внутренней безопасности пульсировало красное табло: «Кабина разгерметизирована».
ЧАСТЬ I
ВТОРОЕ ДЫХАНИЕ
…В аварийном положении каждый обязан говорить себе суровую правду и каждый обязан поддержать силы другого надеждой. Люди Земли видят тебя, космонавт, только прекрасным.
ГЛАВА ПЕРВАЯ
«ТОГДА СЧИТАТЬ МЫ СТАЛИ РАНЫ…»
Он пришел в себя уже в десантной ракете. Он лежал в противоперегрузочном челноке. Обручи цитаппарата стягивали грудь и голову. Крышка челнока была открыта.
— Живой, конечно, живой, — говорил Радин, склонившись над ним.
— Что с «Сигналом»? — спросил Тополь.
Радин не ответил.
— Очень плох? Ты ходил, смотрел? — продолжал Тополь, понимая в то же время, что спрашивает что-то не то, что есть нечто гораздо более важное, о чем нужно узнать в первую очередь.
— Осматривал, — ответил наконец Радин. — Но ведь дальше кольцевого коридора никуда не пройдешь.
Он смягчил эту фразу улыбкой.
— Малого кольцевого?
— Да. Люки перекрыты противорадиационными шторами.
— Корпус?
— Трудно сказать. Датчики срезаны, сигнализация распалась на автономные системы. Но реакторы внутреннего цикла работают хорошо, хотя мы и пронеслись через этот чертов вулканический кратер.
— Если б это одно! — грустно усмехнулся Тополь.
Радин продолжал:
— Ну и, видимо, тогда мы приобрели радиоактивность.
— Уровень очень высок?
— Один-два рема в сутки.
— Это в «Сигнале»?
— Нет, Вил. Это здесь, в «Десанте». Активной защиты теперь у нас нет. Придется носить скафандры. Ну а гравикомпас работает. Я прикинул: мы миллионах в тридцати от Юпитера. Я даже думаю: уж не пронесло ли «Сигнал» сквозь его атмосферу?
— Мы возле Юпитера? — переспросил Тополь и вспомнил, что именно надо было узнать прежде всего. — Ты не смотрел сводную ленту? Что на ней? И что на кадрах кинолетописи?
Сводной называли широкую белую ленту, на которой десятки самописцев фиксировали показания приборов. Вместе с кинолетописью она заменяла применявшийся в прошлом бортовой журнал.
— Да, — ответил Радин. — Я смотрел. Но это мало что дает: с того момента, как начались твои переключения, на ленте почти чистое поле. Единственный вывод: некоторое время, пожалуй, скорость была околосветовой. Я заложил ленту в кассету хранения. Ты взглянешь потом.
— И с какой скоростью мы шли?
— По меньшей мере восемь или девять десятых. По зависимым часам за это время прошло тридцать часов. Ну а по собственным, — Радин несколько мгновений помедлил, словно делая в уме какие-то вычисления, — по собственным — пять с половиной.
— Помолодели на целые сутки, — проговорил Тополь.
Он вдруг подумал о Чайкен. Нежность к ней, радость от того, что он вспомнил ее, охватила его. Он продолжал:
— Вернемся на Землю, все удивятся: «Думали, вы с бородами вернетесь…» А мы даже помолодели!
Радин, соглашаясь, кивнул:
— Вернемся… Обязательно надо вернуться, — но глаза его были суровы, холодны, и в углах губ лежали резкие складки.
И Тополь понял: какая же это несбыточная мечта — вернуться на Землю в таком изуродованном корабле!..
Жить надо так, будто любимый, самый дорогой тебе человек все время видит тебя.
Тополь перенес в «Десант» пульт гравикомпаса и, обложившись пластинами звездных карт, стал определять орбиту «Сигнала».