Планета Вода (сборник с иллюстрациями)

— Конечно сон, — легко согласилась Ия. — Просто очень страшный. Но пробуждение было того страшней. Просыпаюсь — на кровати поверх одеяла лежу. За окном ранний свет. И крики. Это с Маняшей припадок сделалася. А после того — сами знаете что было…

Она всхлипнула, но глаза остались сухими, и губы растянулись в улыбке.

— Подойди к ней, внучек, — сказала вдруг Вевея. — Делай, что велю.

Фандорин приблизился к девушке.

— Пятится она от тебя?

— Нет.

— Положи ей руку на плечо.

— З-зачем?

— Клади, клади.

Извинившись перед послушницей, Эраст Петрович слегка ее коснулся.

— Далась? Не отпрянула?

Внезапно Ия, улыбнувшись еще шире и глядя Фандорину в глаза, прижалась щекой к его руке.

— …Нет.

— Чудны дела твои, Господи! Правда, перестала людей бояться… — Старуха тоже подошла, взяла Ию за локти. — Может, тебе, внученька, теперь и в монастырь незачем?

— Я к Манефе, — сказал Эраст Петрович. — Время дорого. Как бы благочинный в колокол не ударил.

— Погоди, я с тобой. — Старуха отпустила девушку, шепнув ей: — После поговорим.

* * *

«Трудница» Манефа гостю обрадовалась. Маленькие глазки уставились на Фандорина с вялым, но несомненным интересом. Девочка жевала пряник, но перестала.

— Кыасивый дядя, — сказала она. — На, хосешь? С’адко.

Вынула изо рта обслюнявленный кусочек, протянула Эрасту Петровичу.

Во второй руке у девочки была длинная игла. На столе лежала уже знакомая Фандорину кукла.

— Чего она тебе дает? — спросила Вевея. — Сахарку? Значит, понравился ты ей. Бери, не обижай. И сядь. К столу сядь. Ей на тебя проще смотреть будет.

Старуха подошла, погладила инвалидку по волосам.

— Что делаешь, Маняша? Всё Февронью колешь?

Фандорин вздрогнул, приподнялся на стуле. Снова сел.

— З-зачем она это делает? И почему куклу так зовут?

— Игуменья подарила, потому и Февронья. Маняша куклу всюду с собой носит. И в больницу носила. Маняша у нас старательная. Лучше всех полы моет. А как кроватки застилает, как горшки выносит. Да, внученька?

Девочка несколько раз кивнула, потом слезла со стула и изобразила, как бережно она выносит горшки и как усердно трет щеткой пол. Куклу при этом держала под мышкой.

— З-зачем же ты колешь… Февронью? — спросил Эраст Петрович.

— Буву.

— Что?

— «Бужу», говорит, — перевела Вевея. — Это она в больнице умершую в первый раз увидела. Спрашивает: спит? Ей говорят: умерла. А Маняша не понимает. Ей объясняют: человек умер — это как уснул, только надолго. Не больно ему, и кушать не просит. Она и запомнила. Потом как-то раз докторшина кошка на стуле спала. Маняша спрашивает: умерла? Докторша занята была и, чтоб отвязаться: умерла-умерла, отстань. А сама не смотрит. Так Маняша взяла иглу лекарскую и ткнула — проверить, больно кошке или нет. Кошка с визгом со стула, а Маняша давай в ладоши хлопать. Понравилось ей. Теперь вот Февронью колет, всё разбудить хочет, бедная…

«Трудница» смотрела на Эраста Петровича снизу вверх, разинув рот. Из носу у нее текло, к губам прилипли крошки. Она снова протянула свое угощение.

— Б-большое спасибо, — поблагодарил Фандорин, взяв с липкой ладошки обслюнявленный кусочек пряника.

На секунду закрыл глаза. Содрогнулся.

Зачем она здесь жила? Уехала в несусветную дыру. Поселилась на утесе с нелепым, пошлым названием. Провела много лет в этом паноптикуме, в этом сумасшедшем доме. Потратила свою жизнь на бормотание молитв, на возню с малахольными, на кормление гадюк? Ради чего? Во имя химеры, во имя веры в какие-то сказки?

— Дядя умер? — послышался голос Маняши.

…Если бы она осталась. Господи, если бы она тогда осталась. Всё сложилось бы иначе. И для нее, и для него.

Фандорин чуть не подпрыгнул от острой боли — в колено вонзилась игла.

— Равбудила! Равбудила! — радостно завопила Манефа.

Буммм, буммм, буммм, — донесся из-за окна тройной медный гул.

— Вам пора, — пробормотал Эраст Петрович, поднимаясь. — Благочинный зовет…

Выйдя наружу, рванул воротник — нечем было дышать.

Homo silvanus

— …Итак, Сергей Тихонович, п-подведем итоги. Круг подозреваемых не ограничивается обитательницами монастыря. Убийца, если это человек сильный, смелый и ловкий, вполне мог вскарабкаться на утес со стороны Игуменьего Угла. Это раз.

— Все-таки Шугай, — вздохнул Клочков. — Если игуменью убил он и мы это объявим… Бррр… Надеюсь, что Хозяин нескоро поправится. Иначе…

Он красноречиво провел пальцем по горлу. Эраст Петрович слегка поморщился — не любил, когда мешают дедукции.

— Среди монашек кандидата в убийцы я не вижу. Это д-два. Слепая старуха, впечатлительная девица да ненормальная девочка-подросток. Единственная, кто худо-бедно подошел бы на роль злодейки — иеромонахиня Еввула. Есть мотив — честолюбие. Жестокая. Во взгляде читается нечто изуверское. Но у Еввулы как назло алиби — в ту ночь она дежурила в больнице… Ну и т-третье. Пожалуй, единственно отрадное. — Фандорин воздел палец, и товарищ прокурора внимательно уставился на указующий перст. — Демидовского распятия преступник не получил. Истязания ничего не дали. Игуменья не открыла своей тайны. Жалкие несколько рублей, хранившиеся в ларце, — вот всё, что досталось злодею или злодейке.