Читаем «Планы сражающихся царств» (исследование и переводы) полностью

Антитезой речей Су Циня являются речи Чжан И[148], обращенные к правителям царств Вэй, Чу, Хань, Ци, Чжао и Янь. Тема их — борьба за создание проциньского объединения царств по горизонтали как военно-дипломатического союза, антагонистического «цзуну» Су Циня. Речи Чжан И — это, собственно, полемические параллели речей Су Циня. Они построены по такому же композиционному трафарету, а для создания «реального фона» в них использованы аналогичные факты. Однако все то, что в речах Су Циня имеет вид достоинств и прочных гарантий успеха, в речах Чжан И искусно превращено в недостатки и опасные просчеты. Оба комплекса объединяет еще одна весьма выразительная черта: тексты шести речей, связанных с именем Чжан И, изобилуют анахронизмами[149] и, по-видимому, столь же исторически недостоверны, как и тексты семи речей, приписываемых Су Циню. Достоин упоминания и тот факт, что и тем и другим свойственны общие ошибки. Отмеченные нами признаки очевидной внутренней близости этих комплексов дают основание полагать, что они были созданы одновременно и входили первоначально в состав единого сочинения[150], которое с течением времени оказалось, по-видимому, включенным в состав «Недостатков и достоинств».

Серия речей-антиподов Су Циня и Чжан И некогда была сцементирована повествовательной канвой, которая лучше всего сохранилась в соответствующих биографических главах труда Сыма Цяня. Ее фрагменты встречаются и в «Планах Сражающихся царств». В некоторых случаях эти отрывки весьма оригинальны и восходят к варианту сочинения о «странствующих ученых», отличному от того, который был использован Сыма Цянем. Весьма выразителен следующий пример: «[Су Цинь] обращался к циньскому вану, писал ему более десяти раз, но его увещевания не были приняты. [К тому времени] его халат, подбитый черным соболем, износился, сотня цзиней[151] золота была истрачена, его достояние истощилось, и он покинул [царство] Цинь, чтобы вернуться [домой]. Ноги его были оплетены завязками сандалий, за спиной подвешены книги, на плече он тащил короб [с пожитками]. Он исхудал, лицо и глаза его потемнели, вид у него был пристыженный. Когда он возвратился в свое семейство, то жена не встала из-за своего ткацкого станка, [чтобы встретить его], невестка не приготовила поесть, отец с матерью не побеседовали с ним. Су Цинь, тяжело вздыхая, сказал: "Жена отказывается признать меня своим мужем, невестка — свояком, отец и мать — сыном. Во всем этом виновато [царство] Цинь!" Тогда ночью достал он свои книги, разложил несколько десятков футляров [со свитками] и взялся за планы тайгуна[152], изложенные в [его сочинении] "Инь фу". Склонившись над ним, он заучивал его наизусть. Он отобрал в нем [наиболее существенное], усовершенствовался [в его истолковании], с тем чтобы достигнуть [умения] применяться к сложившейся обстановке... Через год, когда [метод] использования сложившийся обстановки был выработан, [Су Цинь] сказал: "Подлинно, это может убедить правителей наших дней". Тогда-то, миновав [заставу] Яньуцзицюе, он встретился для беседы с чжаоским ваном в прекрасном дворце. Он стал говорить, сопровождая свою речь ритмическими жестами. Чжаоский ван был весьма обрадован. Пожаловал ему титул Уань-цзюня (господина над Уанем), вручил ему печать сяна и сотню боевых колесниц; тысяча кусков парчи и узорной ткани, сто пар круглых дисков из белой яшмы и десять тысяч и[153] золота были посланы за ним. [Су Цинь] объединил царства по вертикали и рассеял объединение по горизонтали, чтобы привести в повиновение сильное [царство] Цинь. По той причине, что Су Цинь стал сяном в Чжао, заставы [шести царств] сделались непроходимыми [для циньских войск]. В те времена и обширность Поднебесной, и обилие ее бесчисленных жителей, и авторитет ванов и хоу, и влияние политических советников — все, казалось, слилось в едином стремлении осуществить планы Су Циня. Не было израсходовано ни одного доу провианта, не было хлопот ни с одним панцирем, ни один воин не участвовал в битве, не лопнула ни одна тетива, не изломалась ни одна стрела, а владетели стали близки между собой больше, чем братья...»[154], В этом отрывке механически объединены два структурных элемента повествовательного обрамления речей Су Циня, связанных с разными моментами в его вымышленной карьере. Первый, рассказывая о неудаче Су Циня в царстве Цинь и се ближайших последствиях, объясняет причину антициньской направленности всех дальнейших поступков героя, а также служит введением к его речи, обращенной к чжаоскому вану, которая приведена в другом разделе рассматриваемого памятника (в «Планах царств Чжао»). Второй же явно представляет собой похвальное слово в адрес героя, первоначально завершавшее весь комплекс его речей, с помощью которых правители шести Сражающихся царств будто бы были вовлечены в антициньский союз[155].

Перейти на страницу:

Похожие книги

1812. Всё было не так!
1812. Всё было не так!

«Нигде так не врут, как на войне…» – история Наполеонова нашествия еще раз подтвердила эту старую истину: ни одна другая трагедия не была настолько мифологизирована, приукрашена, переписана набело, как Отечественная война 1812 года. Можно ли вообще величать ее Отечественной? Было ли нападение Бонапарта «вероломным», как пыталась доказать наша пропаганда? Собирался ли он «завоевать» и «поработить» Россию – и почему его столь часто встречали как освободителя? Есть ли основания считать Бородинское сражение не то что победой, но хотя бы «ничьей» и почему в обороне на укрепленных позициях мы потеряли гораздо больше людей, чем атакующие французы, хотя, по всем законам войны, должно быть наоборот? Кто на самом деле сжег Москву и стоит ли верить рассказам о французских «грабежах», «бесчинствах» и «зверствах»? Против кого была обращена «дубина народной войны» и кому принадлежат лавры лучших партизан Европы? Правда ли, что русская армия «сломала хребет» Наполеону, и по чьей вине он вырвался из смертельного капкана на Березине, затянув войну еще на полтора долгих и кровавых года? Отвечая на самые «неудобные», запретные и скандальные вопросы, эта сенсационная книга убедительно доказывает: ВСЁ БЫЛО НЕ ТАК!

Георгий Суданов

Военное дело / История / Политика / Образование и наука
100 знаменитых чудес света
100 знаменитых чудес света

Еще во времена античности появилось описание семи древних сооружений: египетских пирамид; «висячих садов» Семирамиды; храма Артемиды в Эфесе; статуи Зевса Олимпийского; Мавзолея в Галикарнасе; Колосса на острове Родос и маяка на острове Форос, — которые и были названы чудесами света. Время шло, менялись взгляды и вкусы людей, и уже другие сооружения причислялись к чудесам света: «падающая башня» в Пизе, Кельнский собор и многие другие. Даже в ХIХ, ХХ и ХХI веке список продолжал расширяться: теперь чудесами света называют Суэцкий и Панамский каналы, Эйфелеву башню, здание Сиднейской оперы и туннель под Ла-Маншем. О 100 самых знаменитых чудесах света мы и расскажем читателю.

Анна Эдуардовна Ермановская

Документальная литература / История / Прочая документальная литература / Образование и наука / Документальное
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное