Понимаю, что с меня на сегодня — хватит. Если есть что-то не похожее на нормальную жизнь, как представляю её я, так вот это как раз всё происходящее. Поехавшая мазохистка, плаксивая и дерганная призрачная девочка, кошколюбивый Салиновский, Вадим, которого я скоро начну считать жителем лифта, целых две группы категорически не похожих друг на друга неосапиантов, с которыми теперь надо жить. И…
…смотрю, как два «солдатика», как я уже точно решил называть этих жителей второго этажа, лезут на крышу. С красным флагом. Не тем здоровенным знаменем, что расстелили у себя, а с таким, поменьше. Не хочу задаваться вопросом, где они взяли флагшток… или швабру. Хочу как баба Цао — стоять на крыльце с приложенной к лицу рукой. Но нельзя. Обязательно кто-нибудь озадачит.
Пойду в парке посижу.
Там хорошо. Шуршит зелень, пиликают птички, никто не наводит суету, не плачет, не смотрит укоризненно и не клянчит получить по жопе. Тут просто старый треснутый асфальт, по которому ползают жуки, понурившиеся от зноя деревья, гиперактивная белка с клочковатым хвостом, да… девушка, идущая по дорожке неподалеку.
Она бросалась в глаза, иначе не скажешь. Не девочка, девушка, видно по лицу, но очень хрупкая, маленькая. Пропорционально сложенный небольшой человечек со взрослым лицом и худенькой фигурой, явно не одаренной природой. Узкие бедра, плечики, без намека на грудь или чуть ниже. Белые волосы, ресницы и брови, из-за чего я сразу подумал, что она альбинос, но нет. Просто очень светлая блондинка в воздушном белом сарафане на бретельках.
Она просто гуляет, вертя по сторонам головой и постоянно улыбаясь.
Светлая солнечная улыбка досталась и мне, вместе с внимательным взглядом темно-синих глаз, кажущихся огромными на остреньком женском личике.
Мне. Довольно крупному высокому парню с полумаской на лице, в растянутой майке-алкоголичке, с сигаретой в зубах и прической, напоминающей взбешенного ежа. В полузаброшенном парке, где больше никого нет и вполне может быть, что и не появится в ближайшие часы.
…а она улыбнулась не задумываясь.
Однако…
Глава 14
С миру по нитке
Иногда мысли — это единственное утешение, которое остается. Конечно, подобное высказывание можно перефразировать так, что мысли, в принципе, свои или наведенные, вообще единственное утешение человека, но этой фигней (перефразированием) мы страдать не будем. Вообще, если ты решаешься на похищение беременной женщины — это уже весомый знак, что время лишних мыслей ушло.
— Заткнись и виси молча! — прохрипел я, устаканивая хнычущую ношу на плече. Голосовые связки саднили как неродные, голос было не узнать. Да что там, вообще не понимал, как висящая на плече разбирает, что я ей там хриплю. Или вообще в сознании, так как одеколон «Шипр», которым я чуть ли не омылся, валил с ног даже меня. А у беременных, говорят, обоняние острее. Тем более у женщин.
— Не надо…, — плаксиво пропыхтели у меня с плеча, — Я ничего не сделала!
— Сделаешь — верну назад, — каркнул я, продолжая свой путь впотьмах.
Дорога была незнакомой, эту часть подземки я не знал совершенно, но шел вперед, ориентируясь по горящим тусклым лампочкам фонарей. Они горели далеко не все, поэтому запомнить весь маршрут было легко именно по рабочим лампочкам. Впрочем, особо долгим он не был, куда сложнее было стащить живого и могущего орать человека из его квартиры, доставив в машину, а потом, вспоминая навыки вождения из прошлой жизни, привезти сюда, где и сунуть сквозь фальшивый канализационный люк вниз, под землю.
— Тихо, я сказал! — выдал я начавшей хныкать ноше по хорошо в прошлом знакомой жопе. Ну нет, жопа-то в принципе и осталась знакомой, чего это я, просто, как говорится, сожженные мосты и всё такое? Ну, вы понимаете?
Так, вот наша остановка. Чуть-чуть, еле заметно приоткрытая… стена. Да, натуральный тупик, натуральная старая обшарпанная стенка. Но приоткрытая, потому что это не стенка, а дверь, к тому же герметичная. Остается лишь зайти внутрь, в большое сухое помещение, закрыть эту стенку, а потом нащупать выключатель, породив свет и очередной испуганный всхлип от своей ноши, которую я положу на пол.
Так, где это у нас? Ну вот же стол. Снимаем с него толстый старый полиэтилен, стараясь не потревожить залежи пыли, устроившие там лежбище. Слегка тревожу, приходится отступать, да радоваться, что в маске. Ничего, сейчас уляжется.
Окидываю взглядом разложенные на столе предметы, соединенные между собой проводами, пылью и мышиным говном. Что тут делали мыши и как они сюда попали — тоже мысль лишняя.
Подхожу к похищенной, сдергивая с её глаз повязку. Та, разглядев меня, скулит от страха. Еще бы, я бы и сам скулил. Не знаю, откуда Янлинь отрыла этот чудовищный зеленый свитер, но он настолько ужасен, что можно сниматься в фильмах ужасов без грима. Комковатый, неровный, весь в узелках, толстый как сволочь, с рваными рукавами… жуть. Она даже отдавала мне его, зажмурившись. А еще лыжная маска на голове, оранжевые глазные линзы, которые мне уже порядком надоели, и рожа, вымазанная черными тенями. Вся.