Плащ и шпага

Через несколько дней после отъезда Монтестрюка, за которым вскоре последовал отъезд Орфизы де Монлюсон, принцесса Мамьяни была приглашена графиней де Суассон и застала её сидящей за столом. На столе между цветами и лентами стояло два металлических флакона вроде тех, в которых придворные дамы держали духи, а в хрустальных чашках были золотые и серебряные булавки, похожие на те, что закалывают итальянки себе в волосы. Олимпия смотрела мрачно и сердито.

Она играла, казалось, этими булавками, не встав при входе Леоноры. Она сделала знак сесть рядом и продолжала опускать дрожащей рукой одну булавку за другой во флаконы. После этих манипуляций булавки приобретали какое-то блестящее покрытие.

- Вы меня позвали полюбоваться этими булавками? - принцесса, протягивая руку, чтобы взять булавку.

Графиня схватила её за руку и сказала:

- Эти булавки убивают. Берегитесь!

- Что это за шутка? - спросила принцесса, пораженная свирепым выражением лица Олимпии.

- Хотите доказательств? - вскричала Олимпия. - Это будет нетрудно, вот только жаль этого прекрасного белого попугая.

Потом, улыбаясь и взяв в одну руку конфету, а в другую - золотую булавку, она позвала птицу. Приученный есть сладости из рук графини, попугай прыгнул на стол. Пока он занимался конфетой, олимпия нежно гладила его и потом слегка уколола его в шею концом спрятанной в руке булавки.

- Смотрите теперь, что будет, - сказала она Леоноре.

Попугай даже не вздрогнул, ни капли крови не показалось на его белых перьях. Крепким клювом он крошил на мелкие кусочки полученную конфету и глотал их с наслаждением. Прошло две-три минуты. Вдруг попугай задрожал, раскрыл крылья, упал и дольше на двинулся.

- Посмотрите, - продолжала Олимпия, толкая бедного попугая к принцессе, - он мертв!

- Ах! Это ужасно! - воскликнула принцесса.

- Сосем нет. Это полезно. Когда вы вошли, я думала, какие услуги могут оказать эти булавки. Они одновременно и украшение, и оружие. Яду, покрывшему острие булавки, не повредит ни время, ни сырость - его действие всегда надежно.

Принцесса взяла булавки и смотрела на них с любопытством и страхом.

- Не все смертельны, как та, которую я испытала на попугае, прибавила графиня де Суассон. - Золотые убивают, а серебряные только усыпляют, погружая в летаргический сон на долгое время.

Она взглянула на принцессу и спросила с полуулыбкой:

- Хотите, я дам вам несколько таких булавок?

- Мне? Зачем?

- Кто знает?.. Мало ли что может случиться... Может быть, когда-нибудь они вам пригодятся. У какой женщины не бывает таких проклятых мгновений, когда она хотела бы призвать на помощь забвение!

- Вы, может быть, и правы... Если я попрошу у вас две булавки, вы мне дадите?

- Берите хоть четыре, если хотите.

Она придвинула хрустальные чаши к принцессе, которая выбрала одну золотую и одну серебряную булавку и воткнула себе в волосы.

- Благодарю, - сказала она, удивляясь, что приняла такой странный подарок.

Олимпия стучала ногтями дрожащих пальцев по столу.

- Послушайте! - сказала она, - я сейчас смотрела на эти булавки со странным желанием испытать на себе их адскую силу.

- Вы?

- Да, я! Я иногда чувствую себя очень утомленной, поверите ли? Когда я вспомнила о тайне этого яда, сохраняемой в нашем семействе столько лет, черные мысли пришли мне в голову. Потом другие мысли прогнали их, менее отчаянные, быть может, но наверное более злые! желчная улыбка скривила ей губы.

- Знаете ли вы, что такое ревность? - продолжала она.

- Да, кажется, знаю, - отвечала принцесса, и молния сверкнула в её глазах.

- Когда она меня мучит, то просто жжет огнем! В груди больно, сердце горит. Приходит ненависть. У меня нет тогда другой мысли, другого желания, другой потребности, как отомстить за себя!

Принцесса дрожала от её голоса. По лицу Олимпии, отражающему самую беспощадную, самую непримиримую злобу и ненависть, она видела насквозь всю её душу до самой глубины и ей стало страшно.

Графиня провела рукой по лбу и, подвинувшись к Леоноре, которая сидела безмолвная, продолжала:

- Вы хорошо сделали, что приехали, мне нужно было видеть лицо, напоминающее мне родину, бедную родину, которую я покинула для этой проклятой Франции!

- Вы, графиня де Суассон, вы жалеете, что приехали сюда? Я не думала, чтобы какая-нибудь из племянниц кардинала Мазарини могла пожалеть, что переменила отечество.

- Сестры мои - может быть... но я! И притом зачем нам то, что у нас есть, если нет того, чего хочется!

Она сделала несколько неверных шагов по комнате. Брискетта, на которую никто не обращал внимания, ходила взад и вперед, на вид равнодушная, занимая, чем попало руки, но внимательно прислушиваясь к разговору.

- Я попала в дурную полосу, - продолжала Олимпия. - Ничто мне не удается. Вот и Лавальер: она, должно быть околдовала короля. Ничего не придумаю против её соблазнов.

- Неужели вы не можете простить ей её счастье?

- А я разве счастлива?

Принцесса взглянула на графиню с удивлением.

- Ах! Я знаю, что вы хотите мне сказать. У меня есть молодость, богатство, завидное положение в обществе... А прочее? Но бывают такие часы, когда это прочее для женщины - все...