Пласидо Доминго. Мои первые сорок лет

Снимать спектакли достаточно трудно. Чего стоят одни только проблемы освещения! Ведь добиться абсолютно одинакового освещения на разных спектаклях практически невозможно. То же самое и с костюмами — сегодня костюм кого-нибудь из актеров выглядит слегка по-иному, чем вчера, и предыдущую пленку использовать уже нельзя, поэтому телезрителям можно показывать только один вариант записи. В результате, когда в конце съемок делается окончательный выбор, то меньше всего принимаются в расчет вокальные и музыкальные качества записи. Конечно, серьезные просчеты устраняют, но, если певец или дирижер предпочитают один из вариантов, руководствуясь музыкальной оценкой, к их доводам прислушиваются в последнюю очередь, ведь главное для телевизионщиков — качество изображения. Ситуация улучшится, если изменятся профсоюзные правила и если все, не только музыканты, но и телекомпании, поймут, что гораздо выгоднее снимать серию спектаклей, а затем отбирать самый лучший материал из этих записей. До сих пор оркестрантам, хористам, техническому персоналу согласно профсоюзным правилам оплачивают каждый снимаемый для телевидения спектакль, даже если в конце концов из всех этих спектаклей делается одна пленка. Можно добиться практически идеального варианта телевизионного оперного спектакля, если, скажем, отснять шесть спектаклей, а затем из каждого отобрать лучшие фрагменты. Такой вариант будет прекрасен и с музыкальной, и с вокальной стороны.

И все же окончательное решение должен принимать режиссер телевидения. Ведь сплошь и рядом бывает так: тенору больше нравится, как он звучал в дуэте на одном спектакле, в то время как сопрано удачнее выступила в том же дуэте на другом представлении. А баритон вообще лучше всего исполнил свою партию в ансамбле как раз в тот день, когда остальные пели хуже. Каждый, естественно, настаивает, чтобы показали тот спектакль, где он был в ударе. Должен сказать, что такие распри, иногда довольно яростные, вспыхивают частенько. Мне бы хотелось, чтобы театральные постановщики и режиссеры телевидения, готовящие телетрансляцию оперы, работали в тесном контакте. Работники телевидения обычно хорошо знают свое дело, но плохо разбираются в театральных и музыкальных вопросах. Вот вам пример: по телевидению транслируют «Отелло» — Яго произносит: «Ревности остерегайтесь,// Зеленоглазой ведьмы...», и телекамера показывает только его, а ведь в этот момент очень важно видеть лицо Отелло, следить за его реакцией, наблюдать, как постепенно начинает действовать яд клеветы. Конечно, в данной сцене обязательно надо показывать обоих героев. Точно так же в то время, когда Отелло говорит: «Платок достался матушке моей // В подарок от ворожеи-цыганки», оператору надо направить объектив камеры не только на Отелло, но и на Дездемону — зрители обязательно должны видеть ее ужас и смятение. Сохранять максимальную координацию между текстом и требованиями телевизионного показа совершенно необходимо.

Когда спектакль транслируют по телевидению, приходится существенным образом менять всю систему освещения, чтобы приспособить ее для телекамер,— это происходит почти во всех оперных театрах мира (исключением является парижская «Опера», в которой установлена очень совершенная система освещения, позволяющая обходиться при трансляции почти без «подгонки»). Мы репетируем и исполняем спектакли при определенном освещении, оно создает для каждой сцены необходимую атмосферу, и поэтому, когда для съемок все «осветляют», атмосфера нарушается. Нас, исполнителей, это выбивает из колеи. Когда поешь в театре, где на тебя смотрят тысячи глаз, испытываешь огромное нервное напряжение, но оно становится еще больше, если спектакль транслируют по телевидению и ты понимаешь, что за тобой наблюдают миллионы. Мне очень мешает яркая телевизионная подсветка, надеюсь, со временем все оперные театры освоят систему освещения парижской «Опера».