Пласидо Доминго. Мои первые сорок лет

Певцов с самого начала необходимо обучать игре перед камерой, ведь в наши дни съемки занимают все большее и большее место в творческой жизни актера. Нам необходимо научиться определенной жестикуляции— при съемках жесты должны быть не такими «крупными», более экономными и тонкими, мы должны постоянно помнить о расположении съемочных камер, чтобы в ключевые моменты не заслонять своих коллег. Нам надо научиться «дисциплине глаз». Поясню, в чем тут дело: когда певец выступает, скажем, в «Метрополитен», то между ним и зрителями, даже сидящими в первом ряду, такое расстояние, что движения глаз совершенно неважны. Но когда нас показывают крупным планом на телеэкранах, «дисциплина глаз» очень существенна, мы должны учиться ей, как киноактеры. Если мы расслабимся хотя бы на секунду, то можем тем самым полностью разрушить театральную магию. Так что съемки требуют от нас огромной затраты сил, но в конце концов помогают нам стать более тонкими актерами. Когда я просматриваю видеозаписи «Манон Леско» из «Метрополитен» или «Девушки с Запада» из «Ковент-Гарден», то понимаю, что играю в этих спектаклях как драматический актер. Такое открытие, конечно же, радует меня. Если зритель говорит про себя: «Ну, этот парень умеет только петь», значит, постановка провалилась, и неважно, каким был спектакль с музыкальной точки зрения.

Работа над оперой в кино существенным образом отличается от телесъемки. В фильме-опере сначала записывается фонограмма,— записывается и монтируется. Затем снимается фильм, а мы, певцы, во время съемок только открываем рот под фонограмму. Для меня это сложный процесс и вот почему: если я пою во время съемок по-настоящему, то не слышу фонограмму и не могу открывать рот синхронно с записанным звуком. С другой стороны, если я совсем не пою (чтобы лучше слышать фонограмму), пропадает убедительность: зритель смотрит на экран, видит певца, у которого не напрягаются ни губы, ни мышцы шеи, и слышит при этом мощные звуки, исходящие из его горла. Должен заметить, что когда я беру верхнее си-бемоль, то в этот момент я не в состоянии ангельски улыбаться.

Но самое тяжелое при съемках фильма — это огромное количество дублей. Мы можем работать целый день, а в результате в фильме останутся всего четыре минуты из отснятого материала. Допустим, сняв пять-шесть дублей, вы наконец удовлетворены результатом, а тут вдруг выясняется, что надо изменить освещение или переставить цветы, которые стояли в вазе где-то на заднем плане. Особенно трудно сохранять необходимое внутреннее состояние, когда бессчетное количество раз снимают скорбную, печальную сцену, ведь вокруг толкутся сотни людей и к тому же перед включением мотора по радио громко объявляют о том, что идет съемка. Я в таких случаях стараюсь уединиться, чтобы сохранить необходимую концентрацию до последнего момента. Во время съемок одной из сцен «Травиаты» мне надо было плакать. Сцену снимали бесконечно, и после очередного дубля я сказал Дзеффирелли: «Франко, прости, мои ресурсы иссякли. Не могу выжать из себя больше ни одной слезинки».

Дисциплина киноактера существенно отличается от дисциплины актера театра. Последний вводит себя в соответствующее состояние до спектакля, уже за день до выступления он готовится к выходу на сцену, внутренне концентрируется. День полностью посвящен подготовке к спектаклю; каждый актер проводит его по-своему. А потом он выходит на сцену, играет — и хорошо это или плохо, но через три-четыре часа занавес опускается. Чтобы сниматься в кино, прежде всего нужно находиться в великолепной физической форме. Вас могут вызвать гримироваться к половине седьмого утра, что для театрального актера, который обычно ложится спать в час, а то и в два ночи и утром встает довольно поздно, просто убийственно. Конечно, к работе на студии пытаешься как-то приспособиться, но это вовсе не просто, особенно когда в «кинодни» вклиниваются спектакли. Во время съемок «Травиаты» случалось, что я уходил из театра в час ночи, перекусывал на ходу, на пару часов засыпал, а потом меня везли в аэропорт, чтобы, прилетев в Рим, прямо из аэропорта отправиться в Чинечитта. Но со временем я привык к такому жесткому расписанию, к тому же мне повезло — моя нервная система пока что сбоев не дает.

...Вы репетируете какую-нибудь сцену, потом ждете, пока будет установлено нужное освещение. Технические работники просят сорок минут, значит, они будут возиться часа полтора. Потом вы снова репетируете перед камерами, и наконец съемка начинается. После нескольких дублей режиссер находит, что освещение надо изменить, или решает снимать все крупным планом. Вы опять ждете. Затем съемка начинается заново. Часто на какой-нибудь фрагмент в тридцать секунд уходит пять-шесть часов съемочного времени. Поэтому очень важно уметь отдыхать. Я научился быстро засыпать: уходил в гримерную и, пока налаживали освещение, час-полтора спал. Иногда я засыпал и прямо в декорациях, расположившись на одном из диванов Виолетты, который по ширине можно сравнить только с королевской кроватью.