– Конечно. Всегда найдется, что скрыть.
– Я серьезно.
– Да и я не шучу. Психолог наш под меня копает, скажу сразу. Присматривается, прислушивается, вчера в какой-то ерунде обвинил, думал, видимо, что я не стану разбираться.
– Да? – насторожилась я, вспомнив, как перед отпуском Евгений Михайлович и мне говорил нечто странное, пытаясь обратить внимание на отношение Мажарова к операциям.
– Ты серьезно? Или он и тебе уже успел что-то напеть?
– Почему напеть? Поделился сомнениями.
– Сомнениями? А откуда у него основания сомневаться в моем профессионализме? Он что – большой специалист по пластике? Откуда ему знать, что профессионально, а что нет? Как он может оценить мою работу? – вскипел вдруг Матвей, и я успокаивающе положила руку на его колено:
– Не кричи. Он ничего не оценивает, просто…
– Просто? Аделина, давай начистоту – если мне не доверяют, так, может, мне стоит поискать другое место?
Я отдернула руку, как будто обожглась:
– Ты с ума сошел? Зачем говоришь это? Если хочешь уйти – собирайся и иди, я никого не удерживаю. Но и от истерик меня избавь, я этого и в женщинах терпеть не могу, а уж в мужчинах…
Матвей вдруг свернул на обочину, припарковался, заглушил двигатель и, отстегнув мой ремень безопасности, довольно грубо притянул к себе:
– Прости… не знаю, что на меня нашло, устал, видимо… – руки его, сжимавшие меня в объятиях, как-то обмякли, Матвей уткнулся лицом мне в шею, как раз в длинный тонкий рубец от раны, и часто задышал.
Я осторожно высвободила руки и обняла его, чувствуя под пальцами бугристые мышцы и вдыхая аромат туалетной воды. Мы никогда не позволяли себе чего-то кроме дружеского поцелуя в щеку – я не хотела, а он не торопился, и сейчас все было каким-то новым, незнакомым, словно мы все-таки решились перешагнуть грань. Собственно, я решилась.
– Поедем ко мне, – неожиданно для себя прошептала я Матвею на ухо, и он вздрогнул, чуть отстранился:
– Ты… серьезно?
– Я тебя очень прошу – поезжай, пока я не передумала, – пробормотала я, пряча лицо в ладонях.
…Я долго не открывала глаза, как будто боялась, что все исчезнет, окажется сном, не более. Но нет – стоило чуть сместить руку влево, и она коснулась горячей кожи Матвея, распластавшегося рядом на кровати. Нет, это не сон, не фантазия, это действительно случилось со мной только что. Я осторожно перевернулась на бок и провела пальцем по бицепсу Матвея. Он вздрогнул и открыл глаза:
– Ты не спишь? Мне показалось, ты уснула.
– Нет…
Я смотрела на него и видела в его глазах такую нежность, что стало даже немного больно где-то внутри – на меня уже очень давно никто так не смотрел. Никогда, если быть точной.
– Как мы будем жить дальше? – с легкой улыбкой спросил Матвей, намотав на палец прядь моих волос, свесившуюся ему на лицо.
– Что ты имеешь в виду?
– Ну, вот после отпуска ты вернешься в клинику, и?..
– Ты хочешь, чтобы я с порога объявила о нашей связи?
Матвей поморщился:
– Где ты такое слово вычитала? В старых книжках?
– Ну, иначе назови. – Я осторожно высвободила волосы и легла на спину, натянув до подбородка покрывало.
– Деля, я не требую, чтобы ты объявляла о наших отношениях, я прекрасно понимаю, что тебе и так непросто будет. Дело ведь не в том, как все это называется. Дело в том, что мы с тобой, понимаешь, мы с тобой, ты и я, будем делать с этим.
– Чего ты хочешь? – Я перевернулась на живот и уперлась подбородком в его грудь. – Жить вместе? Дело не в тебе, ты только не подумай…
– Я отлично знаю, в чем дело. Вернее, в ком. Но и это тоже пройдет. Тебе надо научиться прощать и прощаться, так будет легче.
Мне стало жутко неудобно и холодно внутри – неужели мои чувства к Одинцову до сих пор не остыли и видны даже со стороны? Но ведь это не так! Не так! Я почувствовала, как глаза наполняются слезами.
– Ну, здравствуйте! – Матвей быстро сгреб меня в охапку, уложил сверху и взял лицо в ладони: – Не плачь. Я все понимаю. И подожду. Я уверен, что ты оттаешь, впустишь меня в свое сердце. Видишь, как я умею высокопарно выражаться? Нравится? – Он осторожно целовал мое лицо, и я прямо физически чувствовала, как становится легче. Мне показалось, что Матвею я могу доверять, и он не предаст этого доверия, не обманет меня, как Одинцов.
– Тебя не пугает, что обо мне говорят как о куске бетона?
– Кто? Мужики в нашей ординаторской? Поверь – никто никогда ни единым словом.
– Врешь ведь, – не поверила я.
– Клянусь чем хочешь! И потом, я же тоже не слепой, вижу. Ты прекрасная женщина, Деля, я вообще не понимаю, почему никто до сих пор… – Но я закрыла ему рот ладонью:
– Хватит. Это совершенно не важно. Ты останешься у меня?
– Ого… а ты не сильно торопишь события? Нет, ты не подумай, – тут же поспешно заговорил Матвей, почувствовав, как я напряглась. – Я только о том, чтобы не причинять неудобств. Ну, в том смысле, что и ты, и я… словом, мы слишком давно живем одни, я об этом. Придется привыкать.
– Думаю, что мы можем с этим справиться.
Мажаров ничего на это не ответил, перевернулся, придавив меня к кровати, и крепко поцеловал в губы.