В Бостоне, с его полуторамиллионным населением, ежедневно совершаются десятки самоубийств, особенно с тех пор, как из-за застоя в делах с каждым месяцем увеличивается число безработных. Поэтому объяснение, данное Юрисом Слезерсом, удовлетворило полицейских. Начальник патруля Бенсон сначала усомнился:
- Почему же, если она повесилась на дверной ручке, тело ее очутилось на полу? Или это вы ее сняли?
Но Юрис правдоподобно объяснил и это:
- Очевидно, пояс под тяжестью тела соскользнул с ручки. Я, во всяком случае, застал ее именно в таком виде.
Патруль, не желая, должно быть, создавать себе лишних хлопот, не стал ничего более уточнять, поручив лишь Юрису вызвать врача, чтобы тот дал официальное заключение о смерти.
Тем бы, вероятно, дело и кончилось, если бы поступивший в полицию вызов не был случайно услышан сотрудниками отдела по расследованию убийств. Полагая, что им так или иначе придется заниматься этой историей, они решили сами выехать на место и прибыли на Гэйнсбороу-стрит, 77, как раз в ту минуту, когда патруль собрался уже уезжать.
Неожиданное вмешательство в его работу рассердило начальника патруля Бенсона.
- К чему еще комиссия по расследованию убийств? Все совершенно ясно. Это, несомненно, самоубийство. Неужели вам надо всюду совать свой нос?
Представители других служб ревниво относятся к сотрудникам отдела по расследованию убийств не только из-за разницы в окладах заработной платы. В значительной мере это вопрос престижа. Работа патрульной службы почти не получает общественного признания, в то время как расследованию убийств посвящаются подробные газетные отчеты, а имена иных сотрудников отдела упоминаются чаще, чем имена каких-нибудь голливудских кинозвезд. Отсюда неизбежно вытекает завистливая неприязнь коллег.
Лейтенант Дрисколл и инспектор Меллон и на сей раз всячески подчеркивали это различие в служебном положении.
- Где умершая? - пропустив объяснение Бенсона мимо ушей, спросил Меллон, пока Дрисколл испытующим взглядом окидывал комнату.
- В кухне, - сквозь зубы процедил Бенсон.
Меллон и Дрисколл сразу же направились в кухню, а оба патрульных молча уселись, но лица их с каждой минутой принимали все более ожесточенное выражение: время шло, а сотрудники отдела по расследованию убийств все еще осматривали труп и о чем-то расспрашивали сына покойной.
Через четверть часа Меллон вернулся. Подбоченившись, он на миг остановился в дверях и пристально уставился на полицейских:
- И это вы называете самоубийством? Женщина задушена, а возможно и изнасилована! - Он торжественно прошествовал к телефону и начал набирать номер:
- Говорит инспектор Меллон. Свяжите меня с начальником отдела!
Через полчаса в квартире орудовала уже дюжина сотрудников уголовного розыска. Один за другим быстро и споро они делали свое дело: фотографировали, отыскивали следы, снимали отпечатки. Полицейский врач тщательно осмотрел умершую; показания ее сына и обоих патрульных были запротоколированы; все вещи описаны; жильцы других квартир поочередно вызваны и опрошены.
Юриса Слезерса подвергли многочасовому изматывающему перекрестному допросу. Снова и снова должен был он объяснять, зачем, почему, с какой целью явился сюда, какие взаимоотношения были у него с матерью, почему он ушел от нее и какой характер носили их ссоры. Когда к пяти часам утра с первыми следственными действиями было покончено, не оставалось уже никаких сомнений в том, что члены комиссии не верят ни в ограбление, ни в изнасилование и подозревают в убийстве Анны Слезерс только одного человека - Юриса Слезерса.
Инспектор Меллон без обиняков заявил ему это прямо в лицо:
- Говорите что хотите, а только вы-то и убили вашу мать. Вы задушили ее, потому что она не отдала вам вашу мебель. А беспорядок в квартире, положение трупа, одежда - все это лишь инсценировка, созданная с целью ввести нас в заблуждение.
Юрис Слезерс сидел на кушетке, вымотанный до основания. Силы его явно были уже на пределе, однако он вовсе не намерен был в чем-либо сознаваться и только жалобно, почти нечленораздельно причитал:
- Это не я… Ведь она моя родная мать… Я не стал бы убивать ее… Это не я…
Он был арестован по подозрению в убийстве, и в последующие трое суток его почти беспрерывно допрашивали. Он стоял на своем:
- Это не я. Я не убивал свою мать.
В понедельник, 18 июня, комиссия по расследованию убийств вынуждена была отпустить Юриса Слезерса. Одни подозрения, как бы сильны они ни были, не позволяли все же дольше держать его под арестом. А доказательств того, что он убийца, не было.
Однако для сотрудников комиссии, как и для обитателей дома № 77 по Гэйнсбороу-стрит, Юрис оставался единственным подозреваемым. В их глазах он был хладнокровным, зверским убийцей, ради какой-то мебели задушившим родную мать. Так продолжалось в течение 16 дней, до 30 июня 1962 года.